Лейла взглянула на замершего под копьем Малика и резко сказала Стражу:

– Уберите оружие, вы его пугаете!

Если бы в Обуре, их родном городе, какой-нибудь эшранец позволил бы себе обратиться в подобном тоне к элитному зиранскому воину, его бы в лучшем случае наказали палками, а в худшем – казнили. Как видно, по сравнению с прошлыми временами их положение сильно укрепилось, потому что Страж только пристально посмотрел на Малика, затем кивнул и возвратился на свой пост в углу палаты. Лейла щелкнула языком и тихо произнесла несколько успокоительных слов, но Малик заметил, что она по-прежнему держит руки перед собой, как будто опасается, что он может в любой момент напасть на нее.

– Прости, пожалуйста, – хрипло сказал он.

– Не извиняйся. Не надо было тебя так резко будить. – Она скрестила руки на груди. – Все хорошо. Ничего страшного не произошло.

Но могло произойти. Поэтому в палате и находился Страж: не для того, чтобы защищать Малика от кого бы то ни было, а чтобы защищать кого бы то ни было от Малика. Вряд ли можно было осуждать Фарида и Совет за то, что они желали быть готовыми на случай, если Идир вдруг освободится, но это не означало, что Малику нравилось пребывать под круглосуточным наблюдением.

– Это был Царь Без Лица? – спросила Лейла. – Он пытается вырваться?

Пальцы Стража крепче сжали древко копья – только по этому незаметному движению можно было догадаться, что он их вообще слышал. У него через плечо была красно-серебряная перевязь – наверное, знак отличия либо принадлежности к определенной категории войск.

– Вроде того… – сказал Малик и, заметив обеспокоенный взгляд старшей сестры, тут же добавил: – Но у него ничего не получается, так что беспокоиться не о чем!

Чтобы удостовериться в этом, он обратил взор внутрь себя и попробовал на прочность преграду, отделявшую его от Идира. Стена держала хорошо, боль, мучившая его во сне, исчезла.

В отличие от Малика, Лейла не была улраджи, поэтому она не вполне понимала, что произошло, когда он впустил Царя Без Лица в свое тело. За те дни, что прошли после Солнцестоя, он не раз замечал, что Лейла смотрит на него так, будто ждет, когда злой дух разорвет Малика изнутри, освободится и переубивает всех вокруг.

И это было не так уж невероятно, как показало только что произошедшее.

Но им не придется долго тревожиться о том, что Идир вырвется на свободу, потому что именно сегодня Малик должен был начать обучаться магии улраджи. Под руководством Фарида он научится управлять магическими силами и сделает свой разум крепче, так что Царь Без Лица ни за что не сбежит.

Взгляд Малика упал на Надю: она мирно сопела на кровати подле него. Это хорошо: после возвращения из мира духов она вообще не смыкала глаз. Он первый раз с того момента видел ее спящей. Он подоткнул одеяло ей под подбородок, и она тихонько вздохнула.

Все, через что прошел Малик, все, чем он пожертвовал, – все искупал этот вздох. Вся пережитая им боль была не напрасной, потому что ему удалось вернуть свою сестру.

– Он больше никогда не причинит нам зла, – поклялся Малик, и в голове у него тут же вспыхнула боль.

Это мы еще посмотрим, маленький улраджи, – прошипел Идир. – Даже в наикрепчайшей стене можно найти слабое место.

Малика охватило нестерпимое желание расцарапать ногтями предплечье – старая привычка, появившаяся еще в детстве из-за того, что бурлящая в нем магия не находила выхода.

Но вместо этого он щелкнул плетеным каучуковым браслетом – тем самым, что подарил ему Тунде во время Солнцестоя.

Это все еще его разум. Он по-прежнему сильнее Царя Без Лица.

Наверное, на его лице появилась гримаса боли, потому что Лейла схватила его за запястье одной рукой, а другой дотронулась до кровоподтека, красовавшегося у него чуть ниже губ.

– А это откуда?

Отличный вопрос. Малик не знал, как рассказать Лейле о странном сне, где появилась Карина, не упоминая о том, что незадолго перед тем Царь Без Лица чуть не освободился из заточения.

И кроме того, он не хотел признаваться, что видел Карину во сне, – ведь в тот последний раз, когда они были наедине, он вонзил кинжал ей в сердце. И хотя он не сожалел об этом – на кону была жизнь Нади, – чувство вины, видимо, все же засело в нем, иначе с чего бы ему представлять в сновидении, как принцесса на него нападает.

Однако ее присутствие казалось таким осязаемым. Будто если он протянет руку, то сможет коснуться ее. А что, если… нет, такого не может быть. Он прекрасно умел ткать иллюзии, но никакая магия не может превратить сон в реальность.

– У меня был кошмар, и я прикусил губу, – сказал он. По-другому и быть не могло. Он случайно нанес себе травму во сне, а его измученный ум вообразил, будто Карина его ударила. Так и было, тут и думать нечего.

Чем больше Малик размышлял о Карине, о маленькой девочке-улраджи, о странно знакомом месте, которое он видел во сне, тем сильнее запутывались его мысли. Хотя он знал, что ему следует как можно лучше отдохнуть перед первым днем занятий с Фаридом, он еще долго просто сидел рядом с опять заснувшей Лейлой. Соседство Царя Без Лица было легче переносить в состоянии бодрствования, и Малик то прислушивался к дыханию сестры, то обращал внимание на ароматы трав, развешанных в палате от темного народца, то старался не замечать щекотки от перемещающейся по спине Отметины – все что угодно, лишь бы не думать о предстоящем дне и о том, каких усилий может потребовать от него обучение магическому искусству улраджи.

В таком положении и застал его Фарид, когда, чуть рассвело, вошел в больничную палату.

– Я не думал, что ты уже проснулся, – сказал наставник Малика. Выглядел он, как всегда, безупречно: волосы зачесаны в сторону волосок к волоску, фигуру облекал наичистейший, без единой складки кафтан, на лице нет и следа усталости, несмотря на то смятение, которое ему и всему Зирану пришлось пережить за те дни, что прошли с окончания Солнцестоя. Приблизившись к кровати, он даже не взглянул на замершего на своем посту Стража. «Интересно, каково это – всю жизнь не ведать страха перед вооруженными людьми?» – подумал Малик.

– Тебе хорошо спалось?

– Да, – соврал Малик. Лейла проснулась и мгновенно села на кровати. Как только она увидела Фарида, сонное выражение на ее лице сменилось настороженностью.