на второе число, – сказала мама. – Брала за месяц. И то достались боковые. И за квартиру у нас заплачено по второе. Саш, я не понимаю, ты же радовалась…

У нее было такое растерянное, такое огорченное и беспомощное лицо, что Сашке стало стыдно.

– Да ничего, – пробормотала себе под нос. – Это я так.

Они спустились во двор. «Павлиновые» деревья разливали запах над песочницей и скамейками, над чьими-то старыми «Жигулями». Вдоль по Улице, Ведущей к Морю, топали, как на демонстрацию, отдыхающие с надувными матрасами наперевес. И продолжалось спокойное, жаркое, размеренно-курортное утро двадцать четвертого июля.

У туристического киоска не было никого. Рядом, в кафе под чахлыми пальмами, компания ребят пила пиво и громко спорила, куда поехать. Все они были загорелые и длинноногие, и парни, и девушки. Все в шортах. Все с полупустыми рюкзачками на прямых спинах. Сашке захотелось уехать с ними. Нацепить рюкзачок, зашнуровать кроссовки и рвануть по пыльным дорогам Крыма – где автостопом, где пешком…

Они с мамой прошли мимо. Купили пирожков. Установили шезлонг, уселись на него боком с двух сторон. Море чуть-чуть волновалось, красный буек подпрыгивал, в отдалении трещали моторами водные скутеры. Сашка жевала пирожок, не чувствуя вкуса. Может быть, все обойдется, темный человек больше не придет никогда, а завтра наступит наконец двадцать пятое?

После обеда мама прилегла вздремнуть. В комнате было душно, солнце, склоняясь на запад, пробивало навылет закрытые шторы, когда-то зеленые, а теперь выгоревшие до грязно-салатного оттенка. Явились соседи, весело переговаривались на кухне, лили воду из бака и звенели посудой. Сашка сидела с книгой на коленях, смотрела на серые строчки и ничего не понимала.

Оглушительно тикал железный будильник на тумбочке. Отсчитывал секунды.

* * *

– Так все-таки поговорим, Саша?

Был вечер. Мама стояла, опершись о балюстраду, и живо беседовала с мужчиной лет сорока, светловолосым и белокожим – видно, только что прибывшим на курорт. Мама улыбалась, и на щеках у нее появлялись ямочки. Особенная улыбка. Сашке мама улыбалась по-другому…

Сашка ждала на скамейке под сенью акации. Между ней и художником, пристроившимся на другом конце скамейки, секунду назад уселся темный человек. Даже южные сумерки не заставили его расстаться с непроницаемыми очками. Сашка чувствовала взгляд из-за черных стекол. Из полной темноты.

Можно было, наверное, позвать маму. Или просто закричать: «Помогите!» Или сказать себе – «это сон». И это будет сон. Бесконечный.

– Чего вы… чего вам от меня надо?!

– Я хочу дать вам поручение. Несложное. Я никогда не требую невозможного.

– Какое вы… при чем тут…

– А поручение такое: каждый день, в четыре утра, вы должны быть на пляже. Голышом войти в воду, проплыть сто метров и коснуться буйка. В четыре утра на пляже никого нет, темно и некого стесняться.

Сашка сидела, будто прибитая мешком. Он сумасшедший? Или сумасшедшие они оба?

– А если я не буду? С какой это стати…

Черные очки висели перед ее лицом, как две дыры, ведущие в никуда.

– Вы будете, Саша. Вы будете. Потому что мир вокруг вас очень хрупкий. Каждый день люди падают, ломают кости, гибнут под колесами машин, тонут… Заболевают гепатитом и туберкулезом. Мне очень не хочется вам об этом говорить. Но в ваших интересах просто сделать все, о чем я вас прошу. Это несложно.

Мама у балюстрады смеялась. Обернулась, помахала рукой, что-то сказала собеседнику – видно, разговор у них зашел о ней, о Сашке.

– Вы маньяк? – спросила Сашка с надеждой.

Черные очки качнулись.

– Нет. Давайте сразу отбросим костыли: вы здоровы, я не маньяк. У вас есть выбор: до конца дней болтаться между страшным сном и кошмаром наяву. Или взять себя в руки, спокойно сделать то, о чем вас просят, и жить дальше. Вы можете сказать: «Это сон» – и снова проснуться. И наша встреча повторится опять – с вариациями… Только зачем?

По набережной прогуливались люди. Мама вдруг воскликнула: «Смотрите! Дельфины!» – и махнула рукой по направлению к морю, ее собеседник разразился серией удивленных междометий, прохожие остановились, высматривая что-то на синей простыне, и Сашка тоже разглядела далекие черные фигуры, похожие на опрокинутые скобки, которые то взлетали над морем, то снова исчезали.

– Так мы договорились, Саша?

Мама болтала, глядя на дельфинов, и собеседник внимал ей, кивая. Блестели зубы, горели мамины глаза, Сашка вдруг увидела, какая она молодая. И какая – в этот самый момент – счастливая…

– Завтра утром ваш первый рабочий вылет, – темный человек усмехнулся. – Только запомните: каждый день, в четыре утра. Поставьте будильник. Это очень важно для вас – не проспать и не опоздать. Постарайтесь. Хорошо?

* * *

Сашка лежала без сна. Ворочалась на раскладушке. Шторы были раздвинуты, окно открыто настежь, там, во дворе, пели соловьи и гремела в отдалении дискотека. Замолчала в половине второго.

Прошла по улице шумная компания. Стихли голоса.

Проревели один за другим три мотоцикла. Сработала сигнализация у машины во дворе. Проснулась мама, поворочалась на диване, заснула опять.

В три часа Сашка начала задремывать. В полчетвертого подпрыгнула, будто ее толкнули. Вытащила из-под подушки будильник. Короткая черная стрелка – часовая – минут через десять должна была слиться с желтой стрелкой звонка.

Сашка придавила кнопку. Провернула желтую стрелку назад. Будильник тренькнул пружиной и обмяк.

Сашка встала. Надела купальник, натянула сарафан. Взяла ключи и тихонько, чтобы не разбудить маму, вышла из комнаты. Завернула на пустую кухню, прокралась на балкон, сняла с веревки пляжное, пахнущее морем, еще не просохшее полотенце. И так, с полотенцем в одной руке и ключами в другой, выбралась на лестницу.

Горела лампочка. Снизу поднимались, шикая друг на друга, соседи-влюбленные. Увидев Сашку, уставились на нее в четыре удивленных глаза:

– Что случилось-то?

– Ничего. – Сашку трясло, зуб на зуб не попадал. – Искупаться хочу. На рассвете.

– Во молодец! – восхищенно признал парень.

Сашка дала им пройти. Быстрым шагом вышла из дома. Наверное, сейчас уже без пятнадцати четыре. Она опаздывала.

На пустой улице еще горели фонари. Сашка побежала – бежать вниз оказалось неожиданно легко, она согрелась и больше не тряслась. Темное небо светлело. Рысью проскочив мимо решетки платного пляжа, Сашка выбежала на свой, привычный, совершенно безлюдный. Белели пластиковые стаканчики в куче мусора. Светились окна в ближайшем пансионате – пять или шесть окон на весь фасад. У входа в главный корпус висели часы. Показывали без трех минут четыре.

Сашка сбросила сарафан. Оступаясь на гальке, вошла в прибой. Стоя в воде по шею, расстегнула лифчик, свернула комком. Избавилась от плавок. И, держа купальник в правой руке,