Придерживая высокого грузного Бориса, повела его в спальню, уложила. Потом достала раскладушку из кладовой, принесла подушку и простыни, постелила. Быстро, ловко. И ушла в спальню.

Сон после обильного ужина был тяжёлым, многолюдным, и Виктор поэтому не сразу понял, что голоса, которые он слышит – уже наяву, голоса Бориса и Тамары. Через приоткрытую дверь спальни, освещённую розовым ночником, было видно, что Борис сидит в одних трусах на постели, опустив голову и выпятив живот, басовито бубнит. Тамара, в короткой ночной рубашке, всхлипывая, сидит на стуле возле него.

В кухне тоже горел свет. Было три часа ночи. Наблюдать ночную семейную сцену неудобно, но вставать тоже не с руки, и Виктор остался лежать неподвижно, полуприкрыв веки.

– Ты куда, стерва, уходила? Куда, спрашиваю? – Борис говорил монотонно, не поднимая головы. – Ку-да?

– Мучитель! – Тамара сидела, отвернувшись от Бориса, комкая в руках платочек. – В туалет ходила, вот куда.

– Врёшь! Перепрятала, тварь, бутылку… Всё равно найду. Най-ду! – цепляясь за стулья, столы, качаясь из стороны в сторону, Борис шаркающей походкой достиг кухни, застучал там дверцами шкафов, загремел посудой.

– Не найду, тебе же хуже будет… – доносился из кухни его хрипловатый низкий голос. Потом послышалось бульканье наливаемой жидкости. Тамара по-прежнему сидела, всхлипывая, то и дело прижимая платок к лицу. Виктор пошевелился, кашлянул, и Тамара, набросив на плечи халат, прошла в кухню.

– Пришла? Ха! Пришла, – брюзжал Борис. – А я и без тебя справился. Тебя не забыл. Во, оставил… на донышке. Ха-ха!

– Друга бы постеснялся, подлец!

– Он мой друг, а не твой.

Роняя стулья и чудом удерживаясь от падения, Борис добрался до спальни, повалился на жалобно заскрипевшую кровать.

– Иди сюда, Томка! Слышишь?

– Не пойду я к тебе, пьянице, пьяной роже! Уйду вот к сестре, на полу, на подстилке буду спать у неё, а не здесь.

Она тоже прошла в спальню, села на стул, запахнув халат на высокой груди, глядела куда-то в сторону, молчала. Молчал и Виктор, не решаясь вступить в разговор. В тишине слышалось только тяжёлое частое дыхание Бориса.

Тамара встала, наклонилась над Борисом:

– Угомонился… Вот так, Виктор, с ним и мучаюсь.

Она переставила стул поближе к дверям спальни, села.

– Завтра, как проснётся, тише воды будет. До новой пьянки…

– Ты извини, что из-за моего приезда…

– Брось ты, Витя! Он причину каждый день найти может. А так ведь он хороший… Как он на аккордеоне играл! Только с тех пор, как мать умерла, он аккордеон и в руки не берёт, так смерть Анны Сергеевны на него подействовала… А пить не перестал…

– Конечно, – помолчав, продолжала Тамара, и Виктор, которого смаривал сон, вновь поднял на неё глаза, – если бы у меня был ребёнок, такое не случилось бы. А Борис не хотел ребёнка, и я его слушалась… По три раза в год, извини, Витя, за прямоту, аборты делала, ду-ра!.. – Тамара всхлипнула, потом встряхнула головой, решительно отёрла глаза ладонью.

– А теперь ещё упрекает, вот так! К каким я только докторам не обращалась, на какие только воды не ездила!.. Уже не езжу.

Она поднялась со стула, пересела на кровать к спящему мужу.

– Спи, Виктор, – она прикрыла дверь спальни.

…Серёжка барахтался в руках, мягкий, тёплый. Виктор хотел подбросить его, как обычно, к потолку, но руки не слушались. Где-то зазвенело. Наверное, Сашка разбил что-то….

Виктор оторвал голову от подушки. Приснится же такое!.. Лежал неудобно, левая рука совсем затекла. Из кухни доносилось позвякивание посуды. Там, наверное, орудовала Тамара. Из спальни доносилось похрапывание Бориса.

Виктор поднялся, оглядел комнату. Вчера вечером она выглядела уютнее и богаче. Комната как комната. В ней даже чего-то не хватало. Ну, ясно, как это он вчера не заметил? В комнате нет книг, книжного шкафа. Зато сервант с набором хрусталя замечательный!

В ванной, облицованной красивой плиткой (вот она какая, иранская!), Виктор освежил лицо холодной водой. Зашёл в кухню.

– Проснулся! Спал бы ещё, а то ночью покоя тебе не было, – Тамара говорила вполголоса. – Сейчас я чайку приготовлю…

– Не шепчитесь, всё равно слышу. – Борис вошёл к ним в просторной полосатой пижаме. – И не чай пить будем, а пивка пропустим по паре кружечек. Томочка, ты нас на пивко отпустишь?

– Боренька, доброе утро! Ну зачем идти куда-то? Ты же знаешь, у твоего Томчика всегда что-то найдётся.

Борис, лениво улыбаясь, подсел к кухонному столу, на который Тамара уже выставила бутылки. «У соседки, наверное, хранила», – подумал Виктор. Пить пиво ему не хотелось.

Вчерашнее ощущение уюта, теплоты, дружеского гостеприимства после ночи ушло. Возникло нетерпеливое желание быть дома, в тесной, полной детских голосов квартирке.

Виктор поднялся из-за стола.

– Куда ты, Виктор? – удивлённо спросила Тамара.

– Пока чай закипит, я схожу, узнаю, как с билетами дела. Ну, касса-то рядом, через дорогу, можно сказать. – Виктору было и неудобно, и обидеть не хотелось, но и совладать с собой он не мог. – Я мигом…

– Вот, загорелось тебе… – Борис отвалился к спинке стула. – Только быстрей давай, душа стонет.

– А ты душу не томи, начинай без меня, – Виктор в прихожей уже обувал туфли.

В кассах аэрофлота Виктор задержался и, спеша обратно, готовился принести свои извинения. Но он ещё не надавил на клавишу звонка над дверью квартиры, как её открыла Тамара.

– Тсс! – она приложила палец к губам. – Борис только что уснул. Выпил тут немного без тебя и лёг…

«Отпали мои извинения», – подумал Виктор, заходя в прихожую.

– Проходи на кухню, Витя. Чай остыл, но я подогрею. И перекусить тебе надо…

– Спасибо, Тамара, но мне некогда, через час самолёт вылетает.

Виктор тоже говорил почти шёпотом.

– Понимаешь, повезло. При мне один билет сдали. Жаль, конечно, что с Борисом не попрощаюсь. Ну, не в последний же раз я к вам заехал!

Виктор это говорил, укладывая выложенные с вечера из чемоданчика электробритву, зубную пасту, одеколон. Он старался говорить спокойно, даже с оттенком сожаления за внезапный отъезд, но в душе был рад, что Борис уснул, что можно не притрагиваться к водке, которая в открытой бутылке стоит на кухонном столе среди тарелок.

Он отнёс чемодан в прихожую и вновь вернулся в комнату.

– Давай, Тамара, присядем перед дорогой!

Он сел на стул у двери, Тамара – на край постели, на которой, подогнув ноги и положив ладонь под щеку с отросшей светлой щетиной, спал Борис.

С минуту помолчали, выдерживая ритуал прощания, и за это короткое время Виктор неожиданно понял, кого так напоминала ему Тамара – тётю Нюру, Анну Сергеевну, мать Бориса. Ни лицом, ни фигурой Тамара не походила на тётю Нюру, но их сближало, роднило одно – неуёмная, слепая любовь к Борису, готовность потакать его прихотям.