Тень сомнения скользнула по лицу губернатора.

— Да, — кивнул он, — но строить эту стену будет не одно поколение…

— Она будет выстроена в течение трех лет.

Дружный вздох изумления вырвался у всех, кто услышал его слова.

— Три года, — повторил император. — Легионы будут сменять друг друга, на смену уставшим будут подходить новые, и через три года на этом месте будет стоять гигантский вал. — Лицо его осветилось улыбкой. — Конечно, по ходу дела потребуются кое-какие изменения.

— Три года?! — Непот неуверенно кивнул. — Как прикажешь, цезарь. Но тогда мне потребуются легионы, которые будут так же рваться строить эту стену, как некогда они рвались в бой.

— Это и станет для них боем, Непот.

— Три года… — Непот изумленно покрутил головой и с трудом глотнул. — И сколько же, по-твоему, должен простоять этот вал, цезарь?

— Сколько? — Было заметно, что император едва сдерживает раздражение — вопросы губернатора явно бесили его сильнее, чем упрямство старого центуриона. — Сколько он должен простоять, ты меня спрашиваешь? Столько же, сколько все те памятники, что я воздвиг себе. Столько, сколько будут стоять эти горы. Этот вал, Аулий Платорий Непот, должен стоять тут до скончания веков!

Никто на свете не знает лучше меня, насколько велика на самом деле наша империя.

При мысли об этом у меня даже кости ноют.

Я — Драко, житель приграничной полосы и государственный чиновник, инспектор, соглядатай и писец. Люди боятся меня, потому что за моей спиной стоит Рим, а рука Рима дотянется до самых отдаленных уголков империи. Я — ухо императора. В моей власти поднять человека на самую вершину и низвергнуть его в пропасть. Эта власть для меня — точно доспехи, и нет у меня иной защиты, кроме нее, когда я являюсь, незваный, чтобы выяснить, как идут дела, и дать отчет Риму. И она же мое единственное оружие.

Но цена этой власти — усталость. Когда я, еще совсем молодым, объезжал границы Римской империи, то советуя усилить гарнизон там, то повысить налоги тут, служба, которую я нес, вдохновляла меня, а власть, которой я был облечен, кружила мне голову. Благодаря ей я смог увидеть мир. За все эти годы я прошел, проехал и проплыл добрых двадцать тысяч миль, и вот теперь я стар и слаб, и меня отослали чуть ли не на самый конец света, в страну, где кости мои ноют от холода.

Приказ императора погнал меня на север Британии, чтобы я смог собственными глазами увидеть чудо. И дать ответ, которого он ждет. Прислать отчет о мятеже и вторжении варваров — это еще не все. Я до боли в глазах вчитывался в присланный мне приказ, чувствуя исходящую от него горечь позора и поражения. Дочь сенатора пропала, похищена варварами. Валерия… это имя, невыразимо прекрасное, манящее, дерзкое, беспокойное… стрела, от которой кровь, превратившись в жидкий огонь, начинает быстрее струиться по жилам…

Но почему?

Северное небо за окнами мрачной, угрюмой крепости Эбуракум плотно залепили тучи. Я хлопнул в ладоши, позвал раба и велел ему подбросить угля в жаровню. О боги, как же я скучал по солнцу!

Мольба, звучавшая в каждом слове, в каждой строке послания, которое я получил от сенатора Валенса, лишь изредка прорывалась наружу. Куда сильнее чувствовались нетерпеливое раздражение и жалость к самому себе — скорее это было письмо уязвленного политика, чья карьера внезапно оказалась под угрозой, чем сломленного горем и чувством невыносимой вины осиротевшего отца. Валенс входил в число двухсот сенаторов, ставших тяжким бременем для нынешнего Рима, жажда власти которых уступала лишь их алчности. И тем не менее послание сенатора нельзя так просто проигнорировать. Я поднес свиток к глазам и принялся читать.

Я желаю получить точный отчет о последнем вторжении варваров и еще один, предназначенный лишь для моих собственных ушей — о неожиданном исчезновении моей дочери. Слухи о сделанном ею выборе весьма осложнили мои отношения с Флавиями, ставшими моими родственниками благодаря этому браку, и к тому же из-за них прервались паши деловые отношения, из-за чего я оказался весьма стеснен в средствах. Необходимо восстановить репутацию Валерии, иначе ее родственники могут потребовать возмещения морального ущерба. Я надеюсь, вы понимаете деликатность порученного вам дела и необходимость соблюдать строжайшую секретность во всем, что касается этого прискорбного события.

Я уже много лет назад имел право уйти в отставку, но меня считали весьма полезным человеком, хранившим верность не столько императору, но, что важнее, самой идее императорской власти, верным законам, устоям, стабильности. В Риме один император сменял другого, менялась государственная религия, реорганизовывались провинции, а я оставался. Вероятно, поэтому меня старались держать подальше, где-нибудь возле границы. Идеалистам всегда легко найти применение — им трудно доверять.

И вот сейчас я тут, чтобы расспросить выживших, что означало, что мне придется распутать паутину лжи, самообмана и искренних заблуждений, составляющих суть того, что зовется человеческой памятью, чтобы обнаружить крупицы правды. Большинство надежных свидетелей мертвы, а остальные разбежались или слишком подавлены тем, что произошло. Что они могут помнить? Вонь Адрианова вала, запах горящих бревен, разлагающейся человеческой плоти, зловоние оставленной бежавшими жителями и гниющей еды, кишащей омерзительно жирными червями? Днем их мучили полчища невесть откуда слетевшихся мух, ночью — стаи голодных одичавших собак, которых тщетно пыталась прогнать подальше горсточка истощенных рабов и покалеченных солдат, которым изредка помогали крестьяне-бритты, силком пригнанные сюда, чтобы починить то, что еще можно было починить. Да, вот оно — зловоние победы, которая, в сущности, не столько победа, сколько поражение, наглядное свидетельство победы разрухи над стабильностью и порядком.

Сколько у нас времени до того, как варвары решат вернуться?

И это тоже желали знать император и сенат.

Я составил целый список тех, кто мог что-то знать и кого необходимо было расспросить. Служанка. Кухарка. Владелец виллы. Захваченный в плен друид. Но я начал с солдата, туповатого и прямодушного.

Центурион, сидевший вместе со мной в носилках, носил имя Лонгина: отличный послужной список, нога, покалеченная ударом топора варвара во время последней, отчаянной битвы, в темных глазах — боль и сознание того, что ему уже никогда не придется ходить. И… ни малейших признаков отчаяния. Ведь он был овеян славой, которой я мог только завидовать. Я задавал ему вопрос за вопросом.

— Тебе известно, кто я?

— Доверенное лицо императора.

— Ты понимаешь, для чего я приехал сюда?

— По приказу императора и сената.

— Верно. А ты для чего здесь?

— Я должен выполнять свой долг. Так было всегда, сколько я себя помню.