На стеле, рядом с Заварным чайником, лежала трубка сотового телефона. Она выглядела несколько неуместно среди изысканно-вычурной дорогой посуды, словно пришла из другого мира. Но телефонная трубка — это инструмент, при помощи которого Лев Данилович умел делать деньги. А инструменты никогда не делают вычурными, только функциональными.

Правда, за те сорок дней, которые прошли с момента гибели Савелия Мерзлова, Лев Данилович решил, что больше никаких важных переговоров вести по телефону не станет, и неукоснительно придерживался этого правила. Да, приходилось тратить много времени на встречи и переговоры, но личная безопасность того стоила. И Бирюковский понимал, что телефон — вещь опасная. Никогда не знаешь, сколько человек тебя слушает.

И уже допивая вторую чашку крепчайшего чая, ему пришла в голову абсолютно идиотская мысль, но идиотская лишь на первый взгляд:

«А что если прямо сейчас взять телефонную трубку да и набрать номер покойного Савелия Мерзлова — номер, который банкир Бирюковский знал на память, — где-то же должен отозваться пропавший вместе с бумагами телефон Савелия. Аппарат не отключили, не переоформили, за него платит моя фирма, только я знаю, на кого оформлен номер. Проиграл как-то ему в карты право подключения и оплату вперед за два года».

Испарина покрыла лоб Льва Даниловича. Мысль была абсолютно сумасшедшая, даже, можно сказать, опасная.

Левая рука потянулась к трубке и медленно подвинула ее к краю стола. Затем пальцы сомкнулись, перстень сверкнул многочисленными гранями, отразившими красный сполох лампочки-индикатора. На каждый укол толстого пальца с заостренным, идеально отполированным ногтем телефон отзывался жалобным писком, словно ему было больно и неприятно. Лев Данилович даже не прикладывал трубку к уху, в безлюдной гостиной и так можно было бы все услышать..

Наконец оказалась нажата последняя цифра — тройка, и Бирюковский замер. Его сердце сжалось, даже перестав биться. Телефон некоторое время молчал. В это время Бирюковский слышал не сам стук сердца, а лишь удары крови под черепом.

«Куда-то же сейчас идет этот сигнал, где-то же отзывается телефон?»

И действительно, телефон отозвался — словно сирена милицейского автомобиля взвыла над самым ухом. Семь или восемь раз прозвучал длинный гудок.

— Ну, ну, ну, — бормотал Бирюковский.

И тут прозвучал один короткий гудок, и телефон отключился. Бирюковский, как ни пытался, так и не смог вспомнить, автоматически отключается телефон после восьмого гудка или там кто-то нажимал на кнопку. Но тем не менее он вздохнул с облегчением и отодвинул, даже брезгливо оттолкнул телефон на середину стола и поднял чашку. Трубка вертелась, как в детской игре в «бутылочку».

«Куда же? Куда же укажет черный конец антенны?»

Трубка сделала еще пару оборотов и указала черным отростком антенны прямо на Льва Даниловича.

— Будь ты неладен! — буркнул Бирюковский.

«Что-то я стал суеверным. А ведь раньше не верил ни в Бога, ни в черта и даже людям не верил. Правда, а и сейчас им не верю», — успокоил себя Лев Данилович.

Но допить вторую чашку ему не дал все тот же телефон. Он разразился сигналом, настойчивым и противным.

— Будь ты…

Бирюковский взял трубку и включил аппарат. Он не говорил, что он слушает, просто прижал его к левому уху, грея ладонь правой руки о гладкий фарфор заварника с голубоватыми драконами.

— Лева, ты? — услышал он знакомый голос.

— Я, — сказал Бирюковский.

— Как ты жив-здоров?

— Ты имеешь в виду вчерашнее?

— Ну да, вчерашнее или, вернее будет сказать, сегодняшнее.

— Я отлично.

— А у меня башка болит, аж некуда деться.

— Какого черта ты мне звонишь, если у тебя болит башка?

— Знаешь, Лева, мне было бы приятно услышать, что и у тебя болит, что тебе хуже, чем мне.

— Не дождешься, — захохотал Бирюковский, уже окончательно приходя в себя.

— Слушай, Лева, я вот что думаю… В Москве сейчас холод, да и вообще противно. Не дернуть ли нам с тобой в теплые страны?

— Хорошая мысль, — пробурчал Лев Данилович, — а главное, своевременная. Знаешь, я буквально час назад об этом же думал. Посмотрел в окно, как увидел всю эту мерзость, а тем более как вспомнил вчерашний вечер и всю круговерть, так мне сразу же захотелось бросить родину к чертовой матери, уехать и не возвращаться.

— Ну, это ты брось. Куда же ты уедешь от нашего бардака? Там ты никому не нужен, а здесь ты человек.

— Я везде человек, — сказал Бирюковский, — у меня деньги есть.

— Двинем в твой санаторий, я за все плачу.

— За все уже давным-давно заплачено, — уточнил Лев Данилович. — Ас кем ты еще хочешь ехать? — спросил у своего невидимого оппонента.

— Я хочу поехать лишь с тобой, там и дела порешаем, планы на будущее…

Бирюковский скривился. Разговор принимал деловой оборот, чего ему не хотелось.

— Слушай, давай при встрече поговорим о работе, при личной встрече.

— Что, телефону не доверяешь?

— Не доверяю, — признался Бирюковский.

— И правильно делаешь, я тоже не доверяю. А все-таки жаль Савелия, непонятно все это случилось. Я тут с одним генералом из МВД разговаривал, и знаешь что он мне сказал?

— И знать не хочу, — ответил Бирюковский.

— Так вот, генерал сказал, никакое это не самоубийство.

— Ты хочешь меня этим удивить?

— Нет, хочу напугать, — сказал абонент, — хочу подтолкнуть тебя к скорейшему отъезду хотя бы на пару недель.

— Да, скорее всего, поедем только на Новый год вернемся, его надо с елкой и снегом встречать, а не под пальмами на песке.

— Елку мы можем организовать и там.

— Так-то оно так, — вздохнул Лев Данилович Бирюковский и принялся рассматривать свой любимый бриллиант. От этого он чувствовал себя более уверенно и голос его даже потеплел, — елка мохнатая.

— Может, тебя там, Лева, по колену какая-нибудь красотка гладит или чуть выше?

— С чего ты взял?

— Голос у тебя стал нежный и ласковый.

И тут Бирюковский решил испортить настроение своему собеседнику:

— А вот Мерзлова некому сейчас гладить, его черви гложут.

— У тебя и мысли!

— А ты, Альберт, разве не об этом думаешь?

— Конечно, об этом. После вчерашнего вечера у меня Мерзлов из головы не идет, такая дрянь снилась!

— Мне тоже, если быть честным.

— Так, наверное, и голова у тебя болит?