по переходу. То есть минут за пять. Первый вопрос, который пришел мне в голову – почему я? Второй – за что? С ними я смирился легко, я не верю в бога, и проблем испытания или наказания высшей силой для меня никогда не существовало. Так вот не повезло, просто. Кто-то же должен болеть раком гайморовой пазухи, если есть такая болезнь. Почему не я? Следующий вопрос был о том, как теперь жить. Тут были два варианта: либо погрузится в изучение болезни и найти средство ее излечения за то время, которое у меня осталось, либо ударится во все тяжкие. Оба варианта не были лишены интереса, и, кстати, вовсе не исключали друг друга… И время еще есть. Ничего же еще не болит. И не важно сколько этого времени: год или месяц, главное, что все это время будет она, теперь уже никуда не денется… Это как когда тебе нужно выходить в открытый космос – в дождь, слякоть или тридцатиградусный мороз, а ты стоишь под горячим душем и думаешь, что все это произойдет еще очень нескоро… у тебя еще целых пять минут…

* * *

Куратор смотрела на снимок всего пару секунд, потом с невозмутимым выражением лица, сообшила, что теперь мне нужно сделать биопсию. Мои вопросы она предупредила словами:

– Пока не будет результатов гистологического исследования, ничего вам сказать не могу. Наберитесь терпения, всего пять рабочих дней. Верьте в лучшее, очень может быть, что опухоль доброкачественная.

Как циничны на самом деле эти рекомендации из учебников по медицинской этике: внушать даже безнадежно больным надежду на выздоровление. Мне не нужно было никакой надежды, в тот момент мне казалось, что я готов к худшему… Нарочито спокойно я поблагодарил ее и пошел к двери кабинета, ожидая услышать за спиной что-нибудь вроде: «А вы неплохо держитесь». На пороге я обернулся; она ворошила бумажки на своём столе, совершенно забыв про меня.

Я понимал, что мое странное спокойствие на фоне столь зловещих событий есть результат психического шока, а вот когда он отпустит, придется туго. Психический шок сродни болевому, который возникает при превышении болевого порога настолько, что удержаться в сознании становится невозможно, и мозг отключает входящие болевые импульсы. Логика у организма такая: если разрушения причиняют столь нестерпимую боль, значит они скорее всего фатальны, поэтому в боли, которая является механизмом защиты, уже смысла нет. Так же и мысль о неизбежной скорой смерти является для мозга запредельной мукой, и адекватный анализ ситуации и эмоции отключаются.

Первый приступ настоящего страха посетил меня во время биопсии – процедуры болезненной и неприятной. Недуг причинил мне первые страдания и стал реален. До этого он был просто пятном на целлулоидной пленке, а теперь я конкретно ощутил его, почувствовал запах собственной кровоточащей плоти.

* * *

Я думал, что будет непросто – заставить ее выслушать меня, но, видимо, в глазах моих было что-то такое, из-за чего она сразу всё поняла…

– Я поняла. Не надо никаких снимков показывать, я тебе верю.

Но снимок взяла и поднесла к свету.

– Вот. Видишь? – я показал на затемнение. – Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста. Только ты сможешь…

– Конечно, – перебила она. – Встретимся в вестибюле.

Итак, до оглашения окончательного приговора у меня было пять рабочих дней, то есть по факту неделя. Передо мною стояла дилемма: идти на практику или забить на это дело. Первый вариант казался более ответственным и мужественным: целитель продолжает врачевать страждущих, презрев собственный недуг. Второй вариант также имел под собой основания. Весь день колоть витамины в зады счастливцев, самая страшная болезнь которых гайморит, в то время как у самого глаза в буквальном смысле вот-вот на лоб полезут, казалось чем-то противоестественным и несправедливым. В итоге я сделал выбор в пользу второго варианта, ибо ничего не делать, всегда легче, чем наоборот.

* * *

Километрах в пятнадцати от города, выше по течению реки, есть чудесный остров, именуемый в народе Бананом из-за его вытянутой и слегка изогнутой формы. Мне это место показал один приятель, в свою очередь узнавший о нем от своего странного старшего брата-нудиста, которому этот Банан показали его коллеги по невинному увлечению обнажаться друг перед другом. Приятель мой занимался тем, что развозил всякую всячину по сельским магазинам и ларькам на своем японском микроавтобусе. Называлась это работа звучным словом «мерчендайзер». Время от времени он брал меня в поездки, которые мы называли этноботаническими экспедициями. Он выполнял свои мерчендайзерские обязанности, и, попутно, мы общались со всякими экзотическими людьми из сельской глубинки, а также после различных способов термической обработки употребляли листья, соцветия и пыльцу растений рода коноплевые, как в изобилии произрастающих на просторах нашей области, так и привозимых с собой из города. В тот раз темой вылазки стала трава, приобретенная у цыганки, и, по ее уверениям, способная с одной затяжки уничтожить половину населения Китая. Из этого мы заключили, что употреблено зелье должно быть в месте уединенном и, желательно, необычном. По мнению приятеля, Банан подходил на эту роль идеально.

Микроавтобус был брошен на берегу, мы сложили носильные вещи в полиэтиленовые пакеты и, держа их над водой, пошли на остров, который отделялся от берега протокой шириной метров в тридцать. По словам брата-нудиста, ее можно было перейти вброд. Но толи прошел сильный дождь накануне, толи где-то в истоках реки произошло необычайно обильное таяние льда… Пройдя половину расстояния, мы поняли, что придется плыть. Казалось, что до берега совсем близко, и, коротко посовещавшись, мы продолжили переправу, несмотря на сильное течение. Плыть, держа руку с пакетом над головой, было непросто: вторая рука могла только удерживать голову над водой. Я продвигался вперед с помощью ног, которыми я дергал одновременно, как лягушка, и тело, подвешенное в воде почти под прямым углом к поверхности, продвигалось вперед судорожными рывками очень медленно, а энергии при этом тратилось много, я быстро начал уставать. Тем временем течение несло нас вдоль острова. В какой-то момент мне показалось, что остров большим кораблем, с которого не заметили утопающих, пройдет мимо. Утонуть опасности не было: можно было, например, взять пакет в зубы и в несколько гребков достичь вожделенной суши, но тогда все содержимое пакета промокло бы, включая часы, подаренные отцом… Кроме того, краем глаза я видел, как самоотверженно борется со стихией мой приятель, а у него в пакете была трава, промокни она, и это обрекло бы всю экспедицию на неудачу. Это подключило еще и соревновательный моментеё,