Брэгг бились друг за друга с тем же энтузиазмом, с каким они, уже командующие армиями, будут сражаться друг против друга за тысячи миль отсюда, в Теннесси. Ли, Джозеф Джонстон и Джордж Гордон Мид служили у Скотта военными инженерами во время осады Веракруса, в то время как в открытом море лейтенант флота США Рафаэль Семмс делил каюту с лейтенантом Джоном Уинслоу, чей шлюп северян «Кирсардж» семнадцать лет спустя и в пяти тысячах миль отсюда потопит конфедератский крейсер «Алабама» капитана Семмса.

Американо-мексиканская война помогла Соединенным Штатам осознать доктрину «явного предначертания», согласно которой страна должна простереться «от вод до светлых вод»[3]. Но к середине XIX века растущие противоречия внутри молодой республики угрожали развалить ее еще до того, как она вступит в пору зрелости.

Боевой клич свободы

Оригинальные слова и музыка этой энергичной песни были написаны летом 1862 года Джорджем Фредериком Рутом, одним из лучших композиторов Севера. Мелодия оказалась настолько захватывающей, что жившие на Юге композитор Шрайнер и поэт Барнс переделали эту песню для армии Конфедерации. Здесь приведены третий куплет и припев из обоих вариантов.

КУПЛЕТ 3

Северяне:

Мы призываем в наши ряды всех верных стране храбрецов,

Пропоем же боевой клич свободы!

Никто, каким бы бедным он ни был, не должен быть рабом,

Пропоем же боевой клич свободы!

Южане:

Они отдали жизни на кровавом поле брани,

Пропоем же боевой клич свободы!

Мы будем сопротивляться до конца и не сдадимся на милость тиранов,

Пропоем же боевой клич свободы!

ПРИПЕВ

Северяне:

Союз навсегда! Ура ему, ура!

Покончим с изменниками, да здравствует наш флаг!

Мы все как один сплотимся вокруг него,

Распевая боевой клич свободы!

Южане:

Диксиленд навсегда! Он не сдастся никогда!

Долой орла, да здравствует крест!

Мы все как один сплотимся вокруг нашего флага,

Распевая боевой клич свободы!

1. Соединенные Штаты в середине XIX столетия

I

Отличительной чертой Соединенных Штатов всегда было развитие. Американцы обычно измеряют этот процесс в количественных характеристиках. Как никогда подходящим это было в первой половине XIX века, когда был зарегистрирован беспрецедентный рост по трем направлениям: приток населения, расширение территории, подъем экономики. В 1850 году Закари Тейлор — последний президент США, родившийся до принятия Конституции — стал свидетелем глобальных перемен, произошедших за время его сознательной жизни. Население Соединенных Штатов увеличилось в четыре раза. Неуклонно продвигаясь в западном и южном направлениях, американцы в те же четыре раза увеличили и размеры своей территории, заселяя, завоевывая, аннексируя и скупая земли, где тысячелетиями жили индейцы и на которые претендовали Франция, Испания, Великобритания и Мексика. В течение первой половины XIX века валовой национальный продукт вырос в семь раз. Никакой другой народ того времени не мог сравниться с американцами хотя бы по одному параметру такого бурного роста, а сочетание трех вышеуказанных направлений превратило Америку в «вундеркинда» XIX столетия.

Хотя большинство американцев считают такой процесс «прогрессом», неконтролируемый рост имеет как позитивные, так и негативные последствия. Индейцам, например, этот процесс нес ущемление, а не расширение прав, а их жизнелюбивая культура стала зависимой и апатичной. Чернокожие — одна седьмая часть населения — также в основном несли бремя прогресса, вместо того чтобы пользоваться его плодами. Зерновые культуры, выращивавшиеся рабами, вносили весомый вклад в экономическое развитие и территориальную экспансию. Мировой рынок был завален хлопком с американского Юга; именно хлопок придал импульс промышленной революции в Англии и Новой Англии и затянул ручные кандалы на афроамериканцах крепче, чем когда бы то ни было.

Даже для белых американцев рост экономики далеко не всегда означал прогресс. Хотя в первой половине XIX века доходы на душу населения и возросли вдвое, не всем слоям общества достался равный кусок пирога. Как богатые, так и бедные радовались росту доходов, однако имущественное неравенство стало очень заметным. По мере миграции населения из сельской местности в города фермеры переориентировались на производство зерна для нужд рынка, а не для домашнего потребления. Производство тканей, одежды, кожаных изделий, инструментов и других товаров переместилось из дома в мастерскую, а оттуда — на фабрику. В ходе процесса многие женщины из производителей превращались в потребителей, меняя, как следствие, статус. Некоторые ремесленники страдали от того, что теряют квалификацию, ибо разделение ручного и механического труда существенно ослабило позиции традиционного кустарного способа производства и превратило их из индивидуальных предпринимателей в наемных работников. Таким образом, это могло привести к потенциальному конфликту, угрожавшему общественному устройству «дивной новой республики».

Более существенной, однако, была угроза межэтнических конфликтов. За исключением небольшого количества немецких фермеров в Пенсильвании и в предгорьях Аппалачей, подавляющее большинство белых американцев до 1830 года были британцами по крови и протестантами по вероисповеданию. Недорогая, плодородная земля и нехватка рабочих рук в бурно растущей экономике в сочетании с недовольством населения ограниченностью ресурсов Северной Европы вызвали сначала слабый, а затем все более массовый приток немецких и ирландских эмигрантов в Соединенные Штаты после 1830 года. Большинство этих «новых американцев» получили воспитание в лоне католической церкви, поэтому прирост такого населения насторожил некоторых протестантов. Стали появляться многочисленные организации «нативистов»[4], оказавшихся на передовой сопротивления многообразию культур, путь к которому был долгим и тернистым.

Однако наибольшую опасность для жизнеспособности США в середине XIX века таили не классовая борьба или этническая разобщенность, а конфликт интересов Севера и Юга по вопросу о рабстве. Для многих американцев институт рабства казался несовместимым с основополагающими идеалами республики. Если все люди созданы равными и Создатель наделил их неотчуждаемыми правами, такими как свобода и стремление к счастью, то что может послужить оправданием для порабощения нескольких миллионов мужчин и женщин? Поколение, сражавшееся за независимость, отменило рабство в штатах к северу от линии Мэйсона — Диксона[5]: новые штаты к северу от реки Огайо вошли в состав Союза как свободные, однако к югу от этих границ рабство превратилось в существенный компонент экономики и культуры региона.

Между тем в первой трети XIX века страну захлестнула волна возрождения протестантизма, известная как Второе Великое пробуждение. В Новой Англии, северной части штата Нью-Йорк и в тех регионах Старого Северо-Запада (выше 41-й параллели), которые были заселены потомками янки из Новой Англии, этот религиозный пыл вызвал множество преобразований в сфере нравственности и