— Мне все равно, будет ли у нас сегодня близость.

Его плечи расслабляются, а губы сразу же трогает улыбка. Он кивает:

— Как желаешь.

Я поворачиваюсь и плюхаюсь на постель, несколько лепестков падают на каменный пол. Мне стало легче, но одновременно я разочарована его таким быстрым согласием, поскольку приятно чувствовать себя хоть немного желанной.

Скрестив руки на груди, король Алехандро прислоняется к столбику кровати. Теперь он смотрит на меня без напряжения, подозреваю, он обрадован не меньше моего. В свете свечей его волосы отливают красным, как Сьерра Сангре на закате.

— Итак, — весело произносит он. — Я полагаю, мы можем поговорить.

Какой же у него приятный голос! Глубокий и теплый.

— О чем? — быстро спрашиваю я.

Изгиб его рта превращается уже в широкую улыбку, будто луна вдруг засияла в летнюю ночь.

— Если ты, конечно, не предпочитаешь быть замужем за незнакомцем.

Замужем…

Внезапно это звучит настолько нелепо, что я не могу сдерживать хихиканье. Я прикрываю ладонью рот и смеюсь в костяшки.

— Я признаю, что есть некоторая неловкость, — говорит Алехандро, — но мне как-то совсем не смешно.

Его слова опечаливают меня. Я поднимаю взгляд в надежде, что не разозлила его. Он все еще улыбается, морщинки лучиками собрались вокруг его глаз.

Я улыбаюсь в ответ.

— Простите, ваше величество…

— Алехандро.

Я сглатываю.

— Алехандро.

Его красота что-то ломает внутри меня, и слова начинают сыпаться у меня изо рта.

— Папенька и Алодия всегда говорили, что я выйду замуж ради блага Оровалле. Я уже смирилась с этим много лет назад. И все же, мне только пятн… шестнадцать. Я надеялась, что у меня больше времени… И я не ожидала… В смысле, что ты очень…

Уверяю себя, что выражение его лица ни в коем случае не насмешливое.

— Ты очень добрый, — заканчиваю я, запинаясь.

Он перемещается на подоконник.

— Не передашь мне подушку?

Я стягиваю одну с кровати, такую круглую штуку с красной бахромой. Стряхиваю лепестки с нее, прежде чем бросить ему. Он с легкостью ловит ее, затем закидывает длинные ноги на подоконник и кладет подушку на живот. С согнутыми коленями и открытым взглядом он выглядит не намного старше меня.

— Итак, — говорит он, глядя в потолок. Я рада, что он готов начать разговор. — Ты что-нибудь хочешь узнать обо мне и о Джойе Д'Арена?

Я задумываюсь. Я уже знаю, что его первая жена умерла во время родов, что его сыну шесть лет и что Инвьерны атакуют его границы еще более упорно, чем наши, потому что у них есть морской порт. Джойя д'Арена — в основном пустынные, но богатые серебром и драгоценными камнями земли с пастбищами вдоль береговой линии. Я не так много знаю о них. Кроме…

— Что? — подсказывает он.

— Алехандро… Что тебе нужно? От меня.

Его улыбка исчезает. Слишком быстро, я волнуюсь, что разозлила его, мои вопросы всегда бесят Алодию, но потом он поворачивает голову, и на его скулы падает свет, он так красиво блестит на его вьющихся волосах.

Он вздыхает.

— Наш брак является частью договора, который я заключил с твоим отцом. И есть вещи, с которыми ты можешь помочь мне разобраться. Но в основном… — Он проводит рукой по густым черным волосам. — В основном, мне понадобится друг.

Алехандро смотрит мне в глаза и ждет моего ответа.

Друг. У меня есть друг — мой наставник, магистр Джеральдо, во всяком случае я его считаю другом. Нянюшка Химена и леди Аньяхи — тоже мои друзья, хотя они больше похожи на матерей. Я понимаю, что и мне друг тоже бы не помешал. Друг — очень утешительное слово, хотя и болезненное, но оно звучит не так страшно, как «жена».

Я очень волнуюсь оттого, что могу ему как-то помочь, пусть и таким странным образом.

— Мне кажется, — говорю я, чувствуя прилив храбрости, — что король богатейшей страны на свете не имеет проблем с друзьями.

Он смотрит на меня с удивлением.

— Твоя сестра говорит, что ты умеешь проникать в суть вещей.

Я уже хочу обидеться, но понимаю, что в словах Алодии, наверное, не было критики.

— Скажи мне, Лючера-Элиза. — Его губы складываются в улыбку, которая уже знакома мне. — Тебе легко заводить друзей? Как принцессе? Как единственному за сотню лет Носителю Божественного камня?

Я прекрасно понимаю, что он хочет сказать. Вспоминая графского сынка, пытавшегося поцеловать меня и мою сестру, я говорю:

— Ты тоже никому не доверяешь?

— Очень, очень немногим.

Я киваю.

— Я доверяю своей няне Химене и своей фрейлине Аньяхи. И, в некотором смысле, Хуане-Алодии тоже.

— В некотором смысле? Что ты имеешь в виду?

Надо собраться с мыслями, прежде чем ответить.

— Она моя сестра. Она хочет лучшего для Оровалле, но…

Что-то заставляет меня замолчать. Может, это глубина глаз, меняющих свой цвет от тепло-карего до практически черного. Я никогда не стеснялась жаловаться на Хуану-Алодию перед нянюшкой. Но перед Алехандро…

— Но? — торопливо спрашивает он.

Его взгляд так сосредоточен на моем лице, он так жаждет услышать, что же я хочу сказать, поэтому я выпаливаю:

— Она ненавидит меня.

Сначала король Алехандро ничего не говорит. Мне кажется, я разочаровала его, и мне хочется забрать свои слова обратно.

Затем он спрашивает:

— Почему ты так думаешь?

Я ничего не отвечаю. Несколько свечей потухли, что радует меня, так будет легче избегать его взгляда.

— Элиза?

Расскажи ему о Божественном камне, уговариваю я сама себя. Скажи ему, что Алодия просто завидует. Что она злится, что мне уже шестнадцать, а я не проявляю склонности к исполнению своей судьбы, как избранной Богом. Но его открытый взгляд призывает меня быть честной с ним, так что я говорю ему то, что не говорила никому.

— Я убила нашу мать.

Его глаза сужаются.

— Что ты имеешь в виду?

Мои губы дрожат, но я выдыхаю через нос и пытаюсь отстраниться от своих слов.

— Алодия говорит, что у мамы было два выкидыша. Поэтому когда она забеременела мною, она слегла. Она молила Господа о сыне, о принце.

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы продолжить:

— Беременность была очень тяжелой, мать была слаба, и после того как я родилась, она потеряла много крови. Алодия говорит, что когда меня отдали в мамины руки, она увидела, что я девочка. К тому же темнокожая и толстая.