«Любитель покопаться в чужих мозгах, — вспоминает Малин. — Вот уж кто видит меня насквозь».

Опять приходят на ум слова, сказанные ей Вивекой на последнем этапе расследования одного убийства.

— Вас что-то тяготит, вам чего-то не хватает? Редко это читается с такой очевидностью.

И еще:

— Позвоните мне, если будет потребность поговорить.

Поговорить.

В мире и без того слишком много слов и слишком мало тишины. Малин ни разу не звонила Вивеке Крафурд по поводу своих проблем, однако неоднократно обращалась в связи с делами, где требовался «взгляд психолога», как выразилась сама Вивека. К тому же они пару раз посидели вместе в кафе, когда им случалось столкнуться где-нибудь в городе.

Малин оборачивается, бросает взгляд на площадь Тредгордсторгет, на красивые причудливые коробки автобусных остановок, на небольшие деревца, высаженные среди узорчатого камня, на красный оштукатуренный фасад дома, где расположены магазин семян и кондитерская «Шелинс».

Приятная площадь, приятный городок.

Ухоженный фасад, за которым скрывается человеческая неуверенность. Все, что угодно, может произойти в этом городе, где встречаются старое и новое, где постоянно сталкиваются богатые и бедные, образованные и неучи, где предрассудки цветут пышным цветом. На прошлой неделе она ехала в такси с пожилым шофером, который высказал свое мнение об иммигрантах:

— Ох уж эти черные! Они все нечисты на руку. Зимой бы ими печи топить — вот тогда будет хоть какая-то польза.

Ей хотелось выйти из машины, вынуть удостоверение и сказать:

— Я тебя сейчас засажу за разжигание межнациональной розни!

Но она промолчала.

Вот мужчина-иммигрант в зеленом рабочем комбинезоне пересек площадь. В руках у него щипцы с длинными ручками, чтобы не нагибаться, поднимая с земли окурки и бумажки. Бутылки и банки уже собрал кто-то из городских нищих.

Малин смотрит вперед — туда, где улица Сентларсгатан, выходящая прямой линией из центра, делает поворот у Рамсхелля, самого фешенебельного квартала города. Там живут Хассе и Биргитта, родители Маркуса. Рядом с больницей — ведь они оба врачи.

На светофоре загорается зеленый свет, и Малин катит на своем велосипеде дальше.

От вчерашнего пива с текилой не осталось и следа. Как и от Даниэля Хёгфельдта. Он тихонько ушел, пока Малин спала, и если она хоть немного его знает, то сейчас он сидит в редакции, ругает напропалую летний застой и жаждет, чтобы хоть что-нибудь случилось.

Под прикрытием зеленых кленов Малин проезжает мимо медицинского училища, а в сотне метров справа, в начале улицы Линнегатан, виднеется парк Тредгордсфёренинген. За училищем дома сменяются парковкой, а за спящими машинами возвышается отель «Экуксен», который считается лучшим в городе. Но Малин сворачивает в другую сторону, ко входу в бассейн Тиннербекен. «Тиннис», как его называют в народе, открывается в семь, на парковке перед ним всего две машины: красный «вольво» и невзрачный белый фургон — кажется, «форд».

Малин спрыгивает с седла, пристраивает велосипед возле вертушки на входе, снимает с багажника сумку.

В кассе никого нет, на грязном стекле прилеплен листок с надписью: «Бассейн открывается в семь. До восьми вход бесплатный».

Малин проходит через вертушку. Солнце как раз поднимается из-за трибун, светит ей прямо в лицо, и всего за несколько секунд относительная прохлада утра сменяется жестоким зноем.

Перед ней двадцатипятиметровый бассейн под открытым небом, пустое здание аквапарка, небольшой бассейн для водных развлечений и поросшие травой склоны вокруг. Везде вода. Так хочется в воду.

В раздевалке пахнет плесенью и чистящими средствами — трудно сказать, чем сильнее.

Натягивая красный купальник на бедра, Малин отмечает их упругость и думает о том, что упорные тренировки помогают бороться с возрастными изменениями — мало кто в тридцать четыре года может похвастаться такой отличной формой. Она встает, натягивает купальник на грудь, соски твердеют от прикосновения синтетической ткани.

Малин вынимает из сумки очки для плавания: в спортивном зале сейчас слишком жарко, лучше в бассейн.

Взяв с собой бумажник, пистолет и телефон, она покидает раздевалку, проходит мимо душа. По правилам надо сначала принять душ, но ей хочется сразу окунуться и почувствовать кожей ту воду, в которой она будет плавать.

А отпуск только в середине августа. Почти все ее коллеги уже ушли на долгожданный отдых, кроме Зака и начальника отдела, комиссара Свена Шёмана. Юхан Якобссон с женой и детьми на даче у какого-то озера в окрестностях Нэсшё. Когда Юхан рассказывал Малин о планах на лето, лицо его приобретало мученическое выражение.

— Тесть с тещей построили два гостевых домика, один для нас, а второй для Петры, сестры Йессики. В каждом по кухне и по ванной — все для того, чтобы лишить нас уважительных причин не ездить туда.

— Юхан, тебе уже тридцать пять. Зачем делать то, чего не хочется?

— Йессика без ума от этого места. Мечтает, чтобы у детей на всю жизнь остались воспоминания, связанные с этими краями.

— Они там между собой ругаются?

— Не то слово! Теща — типичный образец пассивной агрессивности. Обожает роль жертвы.

Юхан отхлебнул из чашки, но кофе оказался уж слишком горячим, и пришлось выплюнуть его в мойку.

— Обжигает, зараза!

Как это лето.

Малин ступает в узкий бетонный проход к трибунам и по лестнице спускается к бассейну. Чувствует, как купальник врезается между ягодицами.

Бёрье Сверд.

Его жену Анну, страдающую рассеянным склерозом, поместили в отделение временного пребывания при университетской больнице. Три недели ей придется провести вдали от своей виллы, обставленной ею с таким вкусом; три недели в больничной палате, в полной зависимости от посторонних людей. Впрочем, зависимость для нее не новость, она уже много лет полностью парализована. Сам Бёрье отправился в долгожданную поездку в Танзанию — Малин знает, что он копил на это путешествие несколько лет. Ей известно также, что своих собак он сдал в гостиницу для животных на Егарваллен. Об этом они говорили как-то в пятницу вечером в конце июня, когда он подвозил Малин домой.

— Малин, — сказал он, и его ухоженные усы дрогнули, — меня так ужасно мучает совесть, что пришлось отдать туда собак.

— Не переживай, с ними все будет в порядке. Гостиница на Егарваллен, говорят, хорошее место.

— И все же собак нельзя просто так взять и отдать. Я имею в виду, они же члены семьи.

В последние недели перед отъездом спина Бёрье, кажется, еще больше ссутулилась под тяжестью чувства вины, плечи опускались все ниже от раскаяния, которое он испытывал заранее.

— С Анной тоже все будет нормально, — сказала ему Малин, когда они остановились у ее подъезда на Огатан. — Ей будет хорошо в университетской клинике.