Зак поворачивается к ней, произносит:

— Если ты хочешь поднять голову и посмотреть на меня, то очень хорошо. Если не хочешь, это необязательно.

Девушка сидит неподвижно.

— Что произошло здесь ночью? Ты можешь рассказать?

На несколько минут повисает молчание.

— Кто-то совершил над тобой насилие? — Зак проводит рукой по своему гладкому черепу. — Если ты предпочитаешь молчать, это твое право. Но было бы хорошо узнать, как тебя зовут.

— Меня зовут Юсефин Давидссон, — говорит девушка.

И снова умолкает.

«Скорая помощь» уезжает — катится в сторону фонтана, мигает тормозными огнями, поворачивая к выходу в сторону улицы Линнегатан.

Юсефин Давидссон так больше ничего и не сказала — только свое имя.

Что произошло?

Как ты попала в парк?

Где твоя одежда?

Кто-то мыл тебя?

Кто твои родители?

Где ты живешь?

Кто звонил нам? Тот, кто случайно первым увидел тебя, или…

Их голоса звучат все более безнадежно. Ее молчание приводит в недоумение, слова путаются в головах, раскаляющихся от жары.

«Меня зовут Юсефин Давидссон» — и все.

— Что теперь? — спрашивает Зак, когда «скорая помощь» скрывается из виду.

— Теперь будем ждать Карин.

— Юханнисон?

Малин слышит презрение в голосе Зака и думает: «Почему ты так ее не любишь? Потому что она красива? Потому что она умна? Или потому, что она богата, а богатство — это изысканность?»

— Бали. Мы будем жить на курорте Булгари в Улувату, — говорит Карин Юханнисон, соскребая с перил засохшую кровь. — У меня отпуск в августе, и мы поедем туда на целый месяц. В тех краях это самый лучший сезон.

— Янне и Туве сейчас там.

— Да что ты! Вот здорово! А где именно?

— Какой-то отель на побережье под названием Кута.

— Это самый роскошный пляж. Но там очень много народу.

Малин думает о том, какая Карин загорелая, хотя и просидела все лето в криминально-технической лаборатории. Она выглядит, как всегда, свежо и бодро просто до неприличия, в голубых глазах отражается внутреннее благополучие, кожа на лице упругая, ухоженная. Платье из дорогой розовой ткани, мягкими складками облегающее тело, дополняет впечатление изысканности.

Карин уже прочесала кусты, обследовала траву возле беседки и разложила найденный мусор по маленьким пакетикам с наклейками.

— Я поищу отпечатки пальцев, но их здесь может оказаться тысяча — или, наоборот, никаких. С деревом трудно работать.

— А я думал, вы можете снять отпечатки с любого материала, — говорит Зак.

Карин не отвечает ему.

— Возможно, все было именно так, как ты говоришь, Малин. Что он изнасиловал ее в кустах, а потом перебросил через перила. Посмотрим, что скажет врач по поводу повреждений.

— Мы пока не знаем, было ли изнасилование, — с упрямством произносит Зак. — И можно ли говорить о преступнике «он».

— Пора ехать в контору, — говорит Малин, недоумевая про себя, куда запропастился Даниэль Хёгфельдт.

Ему или кому-нибудь из его газеты давно пора появиться. Но возможно, их человек в полиции, через которого они получают сведения, сейчас в отпуске или разговор по рации о девушке в парке не привлек его внимания.

Но скоро он приедет — Даниэль неизбежен, как лето. Самая жаркая новость сезона — круче, чем лесные пожары.

«Девушка изнасилована в парке Тредгордсфёренинген».

За ограждением начали собираться любопытные — по-летнему одетые люди, которые задаются тем же вопросом: «Что здесь произошло?»

Зак оставляет машину: кто-нибудь из патрульных отгонит к управлению. Малин берет свой велосипед и, прежде чем вместе с Заком покинуть парк, бросает последний взгляд на колонны.

Солнце взобралось уже высоко, полосы света проникают в круглую беседку, лучи прорезают застывший воздух, словно пытаясь своей изменчивой игрой разрушить тени происшедшего.

Кажется, лучи хотят сказать: это только начало, лето будет еще жарче, еще невыносимее. Погодите, вы увидите — после нас наступит кромешная тьма.

— Форс, ты идешь?

Голос у Зака веселый и одновременно спокойный.

Наконец-то им досталось настоящее дело, за которое можно взяться всерьез. К тому же сейчас лето, и он избавлен от хоккея.

Малин знает, что сын Зака, Мартин, звезда местной хоккейной команды, гордость Линчёпинга, в ближайшие три недели полностью занят тренировками. Зак ненавидит хоккей, но из солидарности с сыном ходит на все матчи сезона. Однако в такое время года льда нет даже в спортивном комплексе «Клоетта-центр».

Пешеходная дорожка, ведущая прочь от парка, пролегает между двумя жилыми домами. Цветы на окаймляющих ее клумбах увяли, вылиняли от жары. По улице Юргордсгатан в сторону университетской больницы проезжает автобус номер 202.

«До полицейского управления всего метров шестьсот, — думает Малин. — И здесь, рядом с оплотом правопорядка, совершены нападение на девушку и изнасилование».

Чувство защищенности — всего лишь иллюзия.

Мимо них проносятся на велосипедах четыре девочки школьного возраста. На багажниках у них надувные мячи и игрушки.

Они едут к прохладе. Возможно, к бассейну Глюттингебадет. Или в «Тиннис»?

Веселье и шумиха. Летние каникулы — и некто, поджидающий за деревом в темноте.

Мы будем купать, купаться, купаться, говорите вы, где мои плавательные рукава, мама, ты видела мой надувной круг, где он? Я не хочу утонуть, мама.

Я слышу вас.

Вы где-то над моей темнотой, но я не знаю, слышите ли вы, как я зову: «Мама! Мама! Папа! Папа! Идите сюда, идите сюда, заберите меня. А кто это там кричит про купание, надувной круг и мороженое?»

Но я чувствую капли.

Они не движутся. Чем пахнут эти капли? Не так, как вода. Железом? Мочой животных?

Ваши ноги.

Я слышу, как вы топчетесь по мне.

Наверху.

Мне кажется, что я лежу, но может быть, я в воде, я купаюсь — может быть, это темное и влажное вокруг меня и есть вода? Должно быть, да, я люблю воду.

А теперь вы играете.

Где мой мячик, мама?

Хочешь, я его поймаю? Но мои руки не могут двигаться. Они лежат неподвижно вдоль тела, я пытаюсь пошевелить ими, пытаюсь снова и снова, но они как будто слиты с тем, что окружает меня.