Возможно, мне следует поговорить об этом с шефом? Но стоило только представить, какими словами меня приласкает Геннадий Петрович за то, что я беспокою его по подобным пустячным поводам, всякое желание даже заикнуться об этом как рукой сняло. В конце концов, я уже взрослый мальчик, сам могу с ночными буками разобраться.

Немного придя в себя, я не глядя нашарил рукой на тумбе рядом с диваном мобильный и взглянул на время. До появления курьера оставалось еще два часа. Как раз успею принять душ и позавтракать.

Арендованный мной несколько лет назад подвальчик можно было условно разделить на два сектора: жилой, в котором располагались крохотная кухня и спальня, и рабочий, где я обрабатывал, проявлял и хранил фотографии. Небольшая фотолаборатория, места вроде и немного, но мне хватало. Хотя, по большому счету, для создания фотографий мне не были нужны ни бумага, ни прочее оборудование. Но, даже будучи магом, я все равно всегда печатал и проявлял вручную, просто потому, что до безумия любил это дело. Мне нравился сам процесс. Нравилось некое таинство, когда на бумаге, опущенной в раствор, начинали медленно проступать очертания города или чьи-то лица. Рождался свой особый, маленький мир.

Дядя Саша, глава нашего оперативного отдела Ночного Дозора, рассказывал мне в свое время не то байку, не то быль о том, что одним из первых фотографов если не в мире, то в России-то точно был Светлый Иной. Именно Светлый маг показал Прокудину-Горскому чертежи фотоаппарата собственной конструкции, опираясь на которые он создал свои первые цветные фотоснимки[1].

Сергею Михайловичу нравилось обращать внимание на всякие мелочи, что-то необычное или на первый взгляд незначительное, что простому обывателю показалось бы пустяком. Например – цвет. Когда он одним из первых увидел цветные фотоснимки таинственного Иного, то буквально потребовал поделиться с ним технологией получения подобных снимков. Не мог же маг тогда объяснить ему, простому человеку, а не Иному, что синие леса на фотографии – это не морские водоросли, а сумеречный мох! Но, по словам дяди Саши, Светлый нашел выход из сложившейся ситуации. Взяв за основу фотоаппарат системы немецкого химика Мите, сконструировал свой и подарил чертежи Прокудину-Горскому.

Эта история и натолкнула меня на мысль попробовать сделать фотоснимки в Сумраке. И как я выяснил на практике, часть этой истории действительно оказалась правдивой. В руках Иного фототехника послушно фиксировала наросты сумеречного паразита.

Взглянув на самые удачные снимки синего мха, укрытые от посторонних глаз на стенах моей кухни, куда я никого из обычных гостей не пускаю, я сварил себе кофе и приготовил пару бутербродов.

Помимо снимков сумеречного паразита на кухне были еще две, особые для меня фотографии. На первый взгляд в них не было ничего сверхординарного. На одной черно-белый снимок мужчины и девушки. Но это была одна из фотографий в серии постановочных портретов для самих Гесера и Ольги, сделанных во время открытия нового штаба Ночного Дозора Санкт-Петербурга в две тысячи шестом.

Польщенный тем, что Великие маги обратились именно ко мне, я старался как мог и создал серию натурных снимков на фоне закованной в мрамор Невы, которые сразу же показывал высоким гостям.

Одобрительно кивавший Гесер попросил оставить изображения черно-белыми.

– А что, для колориту, – обнимая за плечи улыбающуюся Ольгу, добродушно хмыкнул он.

Следом Великий совсем удивил, в благодарность угостив меня пивом с восхитительным копченым астраханским лещом, который появился из портфеля в промасленной газетной бумаге «Ведомостей».

По-простому, в небольшой тесной пивнушке на Петроградской, которую держал армянин-Иной Григор Вельдикян, инициированный накануне революции семнадцатого года. Его облюбовавшие это заведение местные Светлые дозорные для краткости звали просто Валик.

Заведение называлось не особо замысловато «Коньяк», но если взглянуть на вывеску в Сумраке, то неоновые буквы превращались в массивную, висящую на двух чугунных цепях широкую доску, на которой были высечены столкнувшиеся лбами светлый конь и темный як. Ирония армянина дозорным нравилась. Да и коньяк, признаться, у Вельдикяна был превосходный.

Гесер метко шутил, непринужденно расспрашивал о городе, говорил о том, какая интересная перспектива ждет Дозор на Неве, об обычных житейских и будничных новостях. Помню, что это поразило меня больше всего. Тогда я на собственном опыте убедился в мудрости начальника, который подобно римскому полководцу мог вот так, без высокомерия и жеманства, запросто найти язык с любым из своих сотрудников. Не магически, а по-человечески.

Это вдохновило меня на новые подвиги. Конечно, приятно, когда твою работу хвалят, а уж тем более Великие.

На второй фотографии в простенькой деревянной рамке был я. Не очень хорошо сделанная – но что-то в ней все-таки было. На ней были изображены сияющие половины разведенного Троицкого моста. В Сумраке похожие то ли на загадочные конечности, то ли на стволы причудливых деревьев, они словно готовились обхватить мою высокую и худую фигуру, почти терявшуюся на фоне черного ночного неба. Снимок когда-то на мой «Зенит» сделал коллега, маг-перевертыш Миша Гранкин по прозвищу Бизон. Друг и соратник. Пожалуй, единственный в Дозоре, с которым я всегда мог поговорить по душам и на которого мог во всем положиться.

Но хватит грезить о прошлом.

Пока готовил завтрак, я параллельно боролся с искушением открыть одну из многочисленных банок пива. Но все же чувства долга и ответственности взяли вверх. Остановившись напротив тусклого зеркала, висевшего на стене над раковиной, я погрозил своему отражению пальцем.

– После матча.

Понурив голову, мой зеркальный двойник печально кивнул. Длинный, вечно взъерошенный, с острыми чертами лица. Многие с улыбкой говорили, что я куда больше напоминал какого-нибудь поэта или художника, чем дозорного Светлого мага и уж тем более борца со всякой нечистью.

– Так-то, бездельник.

Улыбаясь глупой победе над самим собой, я приступил к завтраку. Если судить по времени на часах, курьер должен прибыть через час, а если опираться на мои предчувствия, то он опоздает на десять минут. Как раз успею допить кофе и съесть бутерброды.

В основном в свободное от выездов на места оперативных мероприятий время я просто бродил по гранитному городу, забросив штатив с камерой на плечо и чувствуя себя эдаким Дзигой Вертовым[2]. Мне нравилось наблюдать за людьми, ловить мгновения их жизни, словно мошкару в янтарь, запечатлевая их на бумаге или на многочисленных картах памяти моих фотоаппаратов.