демонстрация, а ты уже набрался? — В каком смысле набрался? — не понял я его тонкого юмора. — Ну все еще там, а ты уже тут как тут, — и он нагло захихикал.

— Ну были тут двое из полиции, так еще утром, — буднично ответила она и продолжила мыть пол, — вообще-то вы последний клиент, нам уже пора закрываться, а вы сорок минут тут сидите. — Какая демонстрация? — еще раз переспросил я этого фигляра и посмотрел в окно. Казалось, только что наступивший вечер, не дожидаясь ночи и утра перешел в ясный, теплый полдень. Солнце стояло в зените. На деревьях зеленели листья и молодая яркая трава украшала облезлый бордюр. Новой плитки опять на Красной не было. Улица закаталась серым асфальтом. Что опять за лысый черт, подумал я. Все было по прежнему, но вид за окном все таки был другим, не таким как я привык его видеть. По улице, со стороны "Восхода" шло в нашу сторону много празднично одетого народа. Мужчины были в старомодных костюмах с отложными длинными воротниками и закруглённых лаковых штиблетах на широких наборных каблуках. Они не быстро шли вперемешку с такими же смешно одетыми женщинами. Большинство были в коротких, разноцветных и бесформенных плащах. Почти у всех на головах были одинаковые, взбитые химические кудри. У мужчин на головах были старомодные советские шляпы. В этих плащах и шляпах они напоминали мне мушкетеров, по какой-то причине, оставивших дома свои шпаги. В руках шествующие держали портреты Ленина и членов Политбюро ЦК КПСС. Сзади шли школьники с цветами и разноцветными надувными шарами. Народ казалось был слегка навеселе. Дойдя до нашего заведения, многие заходили и усаживаясь за столики, громко о чем то друг с другом переговариваясь. Чуть заглянув влево я увидел напротив входа в ресторан автомат, выдающий газированные напитки. Перед ним уже выстроилась длинная очередь, и хоть выдающих окошка было три, очередь не убывала. Вероятно все дело было в трех стаканах на всех. Стакан мылся следующим клиентом от слюней предыдущего и, как ни в чем не бывало, опять шел по назначению. Если кто то слишком долго пытался мыть общественный стакан, то очередь шикала на него, как змея на раненного кролика. Особенно доставалось детям. Советская очередь предписывала им пить лимонад быстро и желательно одним сильным глотком, не отвлекаясь на разговоры. Заново начинать хулиганить полагалось уже только после передачи пустой тары, очередному исходящему от жажды пролетарию. Толпа шла рваными волнами, где-то возле "Восхода" громкоговоритель торжественным голосом хрипел: "Да здравствует очередная годовщина…..перед трибунами проходит…..под руководством…передовики социалистического труда! Ура товарищи!". В ответ товарищи дружно и гулко кричали Ура. Не все слова было отчётливо разобрать, но я уже понял в каком временном отрезке я оказался на этот раз > Краснодар против: Толпа демонстрантов почти иссякла. Между брошенных цветов и лопнувших шариков быстро катили тачку три пионера в красных галстуках и высоких красных колпаках-пилотках с бубенцами. Молодая женщина, вожатая или учитель, едва поспевала за ними. В тачке скопом лежали бардовые флаги с позолоченными жестяными наконечниками и жёлтой бахромой на краях. К квадратным портретам широкоплечего Ильича были приделаны длинные полированные черенки. Сверху все это хозяйство прикрывала большая фанерная растяжка с ручками по краям. Крашеная в красный цвет фанера, белыми буквами гласила: "Да здравствует 1 мая! День солидарности трудящихся!" Ниже маленькими буквами было дописано: "Пролетарии всех стран соединяйтесь" Мне наконец принесли кофе и бутерброд. Усатый подвыпивший мужик опять повернулся ко мне, и глупое, беззаботное его выражение лица сменилось трезвой сосредоточенностью — Ну что, нравится вам у нас? — заговорил он опять обращаясь ко мне. — Двоякое ощущение, — ответил я, не понимая к чему он клонит. — Вам надо уходить, ваше время вышло, — опять сказал он сосредоточенно, — если сейчас же не выйдите из ресторана, не уйдете уже никогда, и останетесь тут. Я улыбнулся не то его юмору, не то розыгрышу, не то тому обстоятельству, что он что- то знал. — Уходите, — повторил он, — вам тут не понравится — Вам же нравится, — ответил я ему с насмешкой. — Нам нравится, а вот вы сильно пожалеете, — и он погрозил мне пальцем. Через десять секунд, вид его, опять приобрел прежнее, глупое и пьяное выражение, и он хлопнув меня по плечу, изменившимся донельзя голосом, проорал мне прямо в ухо: — Ну что товарищ, тяпнем за Первомай!? А! Я не удивился. События сегодняшнего дня показали, что сегодня возможно я домой не вернусь. Возможно не вернусь и никогда. Часы на моей руке показывали почти полночь. Я позвал официанта рассчитать мой заказ. Пожилая толстая тетка в белом халате и длинном колпаке принесла на тарелке мой счет. На серой обёрточной бумаге было сверху типографским шрифтом отпечатано — г. Лабинск, ресторан "Лаба", ул. Красная,15. В клеточках, от руки, докторским, непонятным почерком был мой заказ. Итого значилось три рубля, десять копеек. Снизу опять типографским 19, ручкой дописано 77 г. Получалось 1977. Ну что-ж, примерно так я и думал. Я достал портмоне, вынул зеленую, мятую трешку, потом порылся в мелочи и нашел юбилейный полтинник с Лениным на аверсе. Рассчитавшись я опять взглянул на часы. Было без пятнадцати двенадцать. Видимо ночи. Солнце поигрывало весенним полуденным теплом. Я понял, что удочки всё-таки сматывать пора. Иначе можно тут и умом тронуться Но тут, слева от меня, в компании отдыхающих послышался шум и громкие голоса. Это рабочие цеха, в честь праздничного дня, решили поднять упавшее, так сказать, знамя революционной борьбы, не дожидаясь начала трудовой недели. Молодой пролетарий в коричневых брюках и белой кепке, схватил за широкий галстук коренастого бухгалтера в костюме, и наотмашь ударил того по лицу, жареной куриной ногой, как бы бросая свой рабоче-крестьянский вызов. Толстые роговые очки, не ожидавшего подвоха конторского работника, с плеском шлёпнулись в тарелку с гороховым супом, за что белая кепка незамедлительно получила по уху порожней бутылкой из под "Столичной". Завязалась классовая борьба. Кепка слетела с пролетарской головы, а сам он опрокинулся на мой стол. Я стряхнул его на пол. Вскочив, он схватил вилку. Проснувшийся в нем мятежный дух Ильича подбивал пустить ее в ход. Рабочий прицелился, но лакированный стул опередил его, и подкошенный подлым приемом очкастого интеллигента, он снова опрокинулся навзничь. Кто то закричал — вызывайте милицию! Я засобирался. Но тут на крики появились два милиционера с помощником. Милиция начала шерстить ресторан. Крупный молодой мужчина в серых широких штанах и нейлоновой ГДРовской рубашке в полоску, закрыл входную дверь на ключ и загородил своей массивной фигурой проход. На руке,