Она погладила меня по щеке и, взяв за руку, повела к кровати. Единственная лампа слабо освещала задернутые темнотой окна, шкаф, на полках которого стояли точно выполненные фигурки имперцев, три зеленых дракона и горстка мятежников, ученический стол, который мне понадобится сразу же после сезона дождей, тумбу из белого дерева и мягкий зеленый ковер на каменном полу. Старый Ух-ух – плюшевый зеленый дракон и моя первая игрушка – спал, закутавшись в одеяло. Я встал рядом с кроваткой и достал его, вновь зевнул. Ух-ух блестел недоверчивыми глазами-пуговицами. Младшие нянюшки взбивали перину, пока матушка Шэлли надевала на меня ночную рубашку.

А затем воркование матушки Шэлли прервал громкий и противный вой. Кровь прилила к щекам, лоб покрылся испариной. Клятый драконами живот! И опять, громко-громко, противно-противно и утробно он заурчал. Матушка махнула рукой, отпуская нянюшек, те поклонились, сверкнув витыми рогами (целыми тремя!), и закрыли двери в покои – с другой стороны.

– Ваше Высочество, вы сбежали от нас и пропустили ужин. А ведь вы знаете, что, согласно установленным правилам, отдельные приемы пищи запрещены. – Ласковый голос матушки внезапно пропитался горечью, отчетливо оседавшей на моем языке с каждым словом.

Я угрюмо посмотрел на нее:

– И ладно! Потегплю до утга. Мне уже почти пять лет, я не маленький, чтобы хныкать из-за голода.

– Ваше Высочество, мы готовы всегда вам служить. И разделять все игры и радости. И я бы хотела, чтобы вы понимали, какая ответственность наступает после любого вашего поступка – хорошего или плохого.

Я зевнул. Скука скучная эти разговоры…

Матушка Шэлли сунула руки под фартук и неожиданно вытащила сверток. Я впился в него взглядом. Промасленная бумага и неожиданно дразнящий ноздри аромат – рот наполнился слюной, а животик пронзила сильная боль, и он опять заурчал.

– Ешьте, Ваше Высочество, ешьте, – тихо сказала матушка Шэлли.

Я с жадностью разорвал упаковку и почти рыча впился в ароматный круглый хлеб, щедро покрытый белой сладкой посыпкой. Он таял во рту с каждым кусочком, блаженное насыщение постепенно унимало резь в животе. Покончив с остатками и слизав все крошки с пальцев, я с благодарностью взглянул на матушку Шэлли. В ее глазах почему-то стояли слезы.

– Запомните, Винсент, это. Я растила в вас лучшее. Вам всего пять лет, но растете и созреваете вы быстрее сверстников. Я надеюсь, вы запомните это и не растратите понапрасну огонь вашей души… Несмотря ни на что.

Внутри поднялось что-то смутно-неприятное.

– Матушка, почему вы плачете?

Она быстро утерла слезы и, погладив меня по голове, осенила знаком зеленого богодракона – подняла три пальца и начертила круг.

– Я не плачу, Ваше Высочество. Это… просто усталость. Ложитесь спать и не забудьте вознести прошение Эарту.

– А вы не сможете остаться посидеть ночью? – быстро спросил я. Мои ладони вспотели, пока слова срывались с губ.

Лишь бы осталась, вот бы осталась, останься!

– Вы же знаете, Ваше Высочество. Это приказ императора от самого Кровавого утра – никаких слуг в покоях императорской семьи.

Она сдержанно поклонилась, совершенно не сбив светлые локоны, убранные в высокую прическу, задула свечи и вышла, закрыв дверь и оставив меня изнывать от ужасно противного чувства, от ожидания известного и неизбежного.

Оставила меня трястись от страха.

Тишина накрыла темным покрывалом. Моя дрожь становилась все сильнее. И шепоты, шепотки кругом, везде, из всех углов, шепотки и голоса:

– Раз-два-три-четыре-пять, она идет с тобой игра-а-а-ать…

– Вас не существует, – прошептал я в ответ и бросился к алтарю Эарта.

Он был установлен прямо возле кровати – золотой дракон с зелеными глазами и два драконьих камня под ним. Я быстро произнес, почтительно стоя на коленях:

– Эарт, исполни мою молитву! Стражем мне не быть, знаю, но… хотя бы избавь меня, прошу, от той, кто стоит всегда рядом.

Не знаю, сколько молился. Колени занемели, пальцы похолодели.

Но я твердил и твердил:

– Эарт, исполни мою молитву!

Дверь скрипнула. Я вздрогнул и, откинув полог, быстро шмыгнул в огромную кровать, слишком большую для меня, но слишком маленькую для взрослого.

Послышалось цоканье.

Цок.

Еще цок.

Я зажмурился и постарался дышать ровно.

Я сплю. Просто сплю. Давно сплю. Спящих никто…

Полог откинулся, и рука, больно потянув за ухо, вытянула меня на холодный пол.

Я стиснул зубы и посмотрел на ту, что всегда приходила ко мне вечером.

– Сынок, ты забыл о наших уроках и даже осмелился пропустить семейный ужин?

– Нет… мама.

Живот обожгло болью – резкий, дурной запах крови поднялся к носу. Рубашка стала влажной, мерзкой. Я закусил губу. Стражи и герои Таррвании не плачут! Но слезы предательски брызнули из глаз, а коленки задрожали.

Я убежал днем и совсем не хотел возвращаться во дворец, зная, что меня ждет ночью. Почему отец, зная, как она себя ведет, позволяет ей так…

Ее Императорское Величество Аниса Фуркаго взирала на меня сверху вниз – в одной руке хлыст, а в другой уже… Я похолодел от ужаса.

Ее рука была в толстой черной перчатке, а на ней покоилась небольшой белая кость.

И этой кости я страшился больше всего. Именно из-за нее сбежал.

– Как ты сказал?

– Ваше Величество, я не забыл об уроках. А ужин… я просто заигрался.

– Заигрался, Винсент? Впредь не забывай об этикете. Но ты и не забудешь, да-да, не забудешь, мелкое отродье. – Она рассмеялась и дернула головой, словно птица. А потом почти прошипела: – А теперь бери кость. И сотри эти крошки с лица.

Я поспешно вытер лицо, с ужасом понимая, что совсем забыл умыть его после хлеба матушки Шэлли. Она же не… она же не станет?..

Императрица без эмоций взирала на меня, но хлыст в ее руке покачивался, как змея перед броском.

Я знал, что, если не возьму камень, хлыст пройдется по плечам, спине, животу – везде, где не видно всем этим чванливым взрослым. Мать улыбнулась – холодно, хищно. Я, дрожа, взял кость. Знакомая боль вернулась ко мне – это была кость белого дракона, то, к чему мне, сыну Астраэля Фуркаго, нельзя прикасаться. Я ахнул и уронил ее.

Тихий свист хлыста, и боль пронзила левое плечо. Я закусил губу, опять сдерживая слезы.

– Винсент, поднимай.

Я поднял, и рука сразу же онемела от боли. Сдержи крик, сдержи, сдержи, сдержи…

Кость осталась в руке. Императрица удовлетворенно улыбнулась.

…Утром меня разбудили совершенно другие служанки, а матушку Шэлли я больше не видел.

Императрица покинула дворец через два месяца, когда дожди закончились. Уроки прекратились, но мне строго-настрого было запрещено говорить