от картины природы. И мне показалось, что слух продолжает улавливать прекрасные звуки и что сама прелесть пробуждающегося дня является продолжением мелодии. Так впервые я ощутил прекрасное в музыке, почувствовал, что она неразрывно связана с природой, с настроением людей. И сейчас, слушая это же произведение Листа, я всегда замираю».

В связи с содержанием симфонических произведений часто упоминают слово «программа». Как известно, программа — это словесный пересказ содержания сочинения, представленный его автором. Это может быть развернутое литературное описание, или только название частей, или другое словесное обозначение. Конечно, программа значительно облегчает понимание существа музыкального произведения, но композиторы все-таки делают ставку на саму музыку, а не на словесный ее пересказ...

Как хотелось современникам Чайковского, да и мы были бы счастливы узнать программу его Шестой симфонии, Патетической. Когда Н. А. Римский-Корсаков спросил у Петра Ильича, нет ли у него какой-либо программы к этому произведению, Чайковский ответил, что, конечно, есть, но объявлять ее он не желает.

А ведь Чайковский хотел быть понятым! Опять противоречие? Есть программа, но она не объявляется. Где же ответ? Может, в этом высказывании композитора в письме к фон Мекк: «Что такое программная музыка? Так как мы с Вами не признаем музыки, которая состояла бы из бесцельной игры в звуки, то с нашей точки зрения всякая музыка есть программная».

Итак, мы приблизились к истине. Настоящая музыка создается горячим сердцем, она искренна и всегда содержательна, всегда программна в широком смысле слова.

Но опять вопрос. Как уловить это содержание, какова мера программности в «беспрограммной» музыке, то есть музыке, лишенной внешних признаков программности?

Обратимся к единственной в своем роде необычной «истории» высказываний композитора об одном своем произведении — о Четвертой симфонии.

Когда партитура ее вышла из печати, на титульном листе значилось: «Посвящается моему лучшему другу». И больше ничего, никаких намеков на программность. Но не тут-то было! Первым «забил тревогу» С. И. Танеев. Он писал Петру Ильичу: «Трубные фанфары, составляющие интродукцию и потом появляющиеся от времени до времени перемены темпа во второй теме — все это заставляет думать, что эта музыка программная».

Петр Ильич ответил совершенно спокойно, как будто был давно готов к этому вопросу и только ждал, когда его зададут: «Что касается Вашего замечания, что моя симфония программная, то я с этим вполне согласен. Я не вижу только, почему Вы считаете это недостатком. Я боюсь противуположного, то есть я не хотел бы, чтоб из-под моего пера являлись симфонические произведения, ничего не выражающие и состоящие из пустой игры в аккорды, ритмы и модуляции. Симфония моя, разумеется, программна, но программа эта такова, что формулировать ее словами нет никакой возможности. Это возбудило бы насмешки и показалось бы комичным. Но не этим ли и должна быть симфония, то есть самая лирическая из всех музыкальных форм? И не должна ли она выражать все то, для чего нет слов, но что просится из души и что хочет быть высказано?..»

Статистики подсчитали, что самый популярный, самый часто исполняемый сейчас в мире композитор-классик — Чайковский.

В том, что Чайковский приблизился к нам, сыграл свою роль и технический прогресс человечества. Люди получили возможность чаще слушать своих любимых авторов, любимые произведения, чаще стали происходить счастливые, знаменательные встречи малоискушенных слушателей с большой музыкой. Лучшие симфонии исполняются каждый сезон, и не однажды (не «раз в десять лет»!). Много раз в течение года их можно услышать по радио, а имея проигрыватель или магнитофон, слушать записи хоть каждый день в исполнении самых лучших дирижеров и оркестров. Стоит только пожелать...

Мнение Мариэтты Сергеевны[1] о творчестве Рахманинова я решил узнать не случайно, а с «умыслом»: объяснил ей, что хочу поделиться с читателями не только своими впечатлениями о музыке этого композитора, но и побеседовать с человеком, который знал С. В. Рахманинова лично. Быть может, мой рассказ побудит тех, кто еще не приобщился к этой сокровищнице чистых и могучих человеческих чувств, пополнить ряды почитателей русского гения.

Мариэтта Сергеевна приняла такую постановку вопроса. Я с ней поделился своими находками — высказываниями выдающихся музыкантов о творчестве Рахманинова.

Почему-то так получилось, что почти во всех этих признаниях в любви к Рахманинову фигурировало одно и то же произведение — его Второй концерт для фортепиано с оркестром. Я и сам его очень люблю...

Когда я расспрашивал Арама Ильича Хачатуряна об истории создания его широко известных и любимых всеми сочинений, естественно, поинтересовался, как совершился тот самый поворот к профессиональной учебе, когда не знающий нот девятнадцатилетний студент Московского университета вдруг пошел в музыкальное училище. Композитор ответил довольно неожиданно:

— Во многом виноваты Рахманинов и Бетховен. Однажды я попал на первый в своей жизни симфонический концерт, который состоялся в Большом зале консерватории. Это было в 1922 году. В программе значились Второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова с солистом Игумновым и Девятая симфония Бетховена. Я был буквально ошеломлен невероятной красотой, могучей силой музыки этих почти неизвестных мне тогда композиторов. Это было волшебство какое-то. И осталось одним из самых сильных музыкальных впечатлений всей моей жизни. Я счастлив, что услышал в первом моем симфоническом концерте именно эти произведения. С этого момента я понял, что без музыки не смогу жить. И, уже не раздумывая, бесповоротно свернул на путь профессиональной музыкальной учебы...

Я рассказал Мариэтте Сергеевне об одном человеке — скромном инженере-экономисте консервного завода из украинского города Ромны Николае Даниловиче Бажанове. Беззаветно любя музыку Рахманинова, он посвящал свой досуг на протяжении многих лет изучению его жизни и творчества. Глубоко вникая в музыку любимого композитора, много размышляя о его творчестве, Бажанов в конце концов взялся за перо и... написал книгу о Рахманинове.

— Я знаю эту книгу,— сказала она.— И с автором знакома, правда, по письму, которое он мне прислал. Но я совершенно не знала, что он экономист. А книга интересная, популярно написана...

Чем была для меня и моего поколения музыка Сергея Васильевича, можно узнать, прочитав мои воспоминания о нем. Кстати, опубликованы и пятнадцать его писем ко мне. Главное, что я хочу сказать: музыкальное творчество этого необыкновенного, доброй души человека было для нас как бы продолжением традиций великой русской революционно-прогрессивной литературы, учившей нас, молодежь, думать о народе. Хоть и был он дворянского происхождения, но в юности прошел через бедность, нужду, давал уроки, знал, как достается кусок хлеба. В его музыке мы видели русскую землю, русский пейзаж, скромное русское настроение. Есть в его музыке тургеневское начало.