Вот ягоды женьшеня — алые. Чистый алый цвет. Сам знаешь. А вот она напротив — тоже алая! Сам бы не видел — не поверил бы.

А то ж любит на тропу неожиданно впереди вымахнуть и покрасоваться. И выбирает момент, когда что-нибудь тяжёлое несу: или мясо, или капканы, или элеутерококк. Я тогда карабин впереди поперёк на груди несу и не могу его быстро через голову снять. Всё знает! Изучила меня как облупленного. И где люблю посидеть, и где люблю умыться да водицы из родничка глотнуть, и где останавливаюсь, чтоб на ету… ну, как её?., а! — на панораму — на тайгу посмотреть. И где берёзки обнимаю. Да, — обнимаю!

До этой королевны считал тайгу женою своею. Дак, сызмальства её люблю — знаю. Вот и считал. С деревьями разговаривал, с сопками. Ну, да, — как Дерсу Узала. Дак, поживи в тайге с моё, и ты будешь не то что с деревьями — с травинкой каждой за милу душу разговор держать. Каждое дерево будешь, как я, с закрытыми глазами определять. А что? — и помогает, особливо, когда в потёмках идёшь. Потрогаешь кору — ага, орех или бархат попался, знать, до зимовья самое большее километр топать.

А сейчас — нет. Не жена уже — невеста. Опять невестой мне тайга. Потому… Потому что не пользуюсь. Тигрица не даёт. Любуюсь. Что будущая тёща блюдёт дочку, так и тигрица тайгу. Говорю же — берёзки обнимаю. По молодости некогда было обниматься — обнимаюсь теперь. А сам попробуй — понравится! Да ещё щекой прижмись. Какая у неё кожа! Родина!

Так и тигрята у моей королевны особые. Оранжевые! Не соломенного цвета, не медного, не золотого — оранжевого. Точно говорю — как апельсины на снегу. Ну, я-то цвета различаю. Когда-то чуть художником не стал. Было дело, было…

Ну, убил меня червонцем: сотенную отвалил! Благодарствую. Когда верну — не знаю. Говорю: передышку надо. Пойду срубы рубить да, может, наличники резные повыпиливаю. В тайге ведь тоже настроение особое нужно — сам понимаешь. Чтоб не только любоваться, но и пользоваться. А как тут попользуешься, когда сама царица… Ну, убил меня червонцем!.. Ну, убил!..

— На тигра я не обижаюсь. Нисколько. Хоть вот рука и не действует. Так уж случилось. Мог ведь и убить, шутя, — сильно я его разозлил.

Ситуация, говорят, классическая. Шёл по гребню сопки, остановился. Передо мной крутой неглубокий распадок. На противоположном склоне показались изюбри. Посмотрел в оптический прицел: заросли, но стрелять можно. Лёг поудобнее, выбрал рогача покрупнее. Ну и выпалил всю обойму.

Нет чтобы зарядить сразу. А я на трофей в оптику засмотрелся…

Опомнился, когда тигр уже рядом был. Вскочил, а он ударил меня лапой в плечо и руку из сустава выбил. Я упал лицом вниз, а выбитая рука так за спину и завернулась. Тигр куснул её в локтевом суставе и убежал. А ведь мог и за шею куснуть…

…Как потом оказалось, тигр ел давленину на дне распадка, прямо ниже меня. Полдничал. Представляю, какой гром гремел у него над головой, когда я стрелял по изюбрю! Вот он и разъярился, и атаковал.

А то, что говорили, будто это тот тигр, который за три дня перед этим рыбака покусал да поцарапал, — неправда: тот тигр другой. Мой здоровый был, а тот небольшой. Да и пострадал рыбак по своей глупости. Шёл по ручью и личинок на рыбалку собирал. Ветер сильный был. И тут как будто громыхает неподалёку что-то. Ну, громыхает и громыхает: как шёл, так и шёл — прямо на тигра, который только что оленя задавил и рычал-громыхал, предупреждая идущего человека. Атаковал, когда человек уже слишком близко подошёл к добыче его. Кто виноват? Вот так-то.

Был тигр хозяином тайги — им и останется. А человек — гость. Только каждый раз забывает про это. Но на тигра я не обижаюсь, нет. Хотя вот руку мне покалечил. А ведь мог и вовсе убить.

Дарю вам каскадёрский трюк. Все эти огненные страсти в боевиках и триллерах с разбиванием автомобилей — это ерунда. Наигранное, ненастоящее. В жизни такого не бывает, и зритель это чувствует, как бы ни старались трюкачи.

А вот со мною случай был — это да.

Никакие режиссёры до такого не додумаются. Потому как — случай, а случай, говорят, — муж судьбы. А судьба — это два слова: суд и бог. Судит бог, значит.

Ехал как-то раз на мотоцикле по лесной дороге. На охоту. Вдруг через дорогу перескакивает кабан, за ним второй, третий. Целый табун. Я, как только увидел первого кабана, автоматически, сразу затормозил, повалил мотоцикл на бок, смахнул со спины карабин и — уже лежу наготове. Как в тире. Знаю: ещё кабаны выбегут — всегда отстающие бывают. И тут, вместо кабана, выскакивает тигр, перепрыгивает через меня с мотоциклом, и… был таков.

Долго я лежал на дороге, как в тире, приготовившись к стрельбе. Перед глазами вновь и вновь прокручивалось увиденное. Как при замедленной съёмке: небо закрывает туча не туча, а тигриный силуэт. Силуэт вырастает до огромных размеров, заслоняет солнце, на нём до мельчайших подробностей вырисовываются на белом брюхе поперечные узкие чёрные полоски — одна, две, три… тринадцать. Вытянутые вперёд лапы продавливают синеву, подрагивают от сопротивления воздуха блестящие усы, змеёй извивается полосатый хвост… А от моего подбородка уходит вдаль лесная дорога куда-то выше и выше…

И вовсе не дорога это, а сначала неясные, но потом всё более громкие и громкие слова, соединяющиеся в предложения, в звонкие до небесной сини строки:

Ответь мне, птица: для чего имеешь крылья?

Для высоты иль просто пропитанья?

А может, как и я, ты ищешь счастье?

Поэтому ты каждый день в полёте

и всё стремишься заглянуть за солнце,

надеясь увидать, хоть ненадолго,

какое же оно такое счастье?..

И я, как ты, хотя и не летаю,

но всё равно стремлюсь достигнуть солнца

и посмотреть за ним —

а больше негде скрываться счастью в этом мире света.

Ведь я везде искал —

и на планете нет счастья моего,

и это правда — сегодняшняя правда.

Но надеюсь,

что завтра

я увижу своё счастье,

летающее птицей надо мною

без чёрной дюжины полосок…

— Кулаки у Игорька — что надо. Ладно, ломы гнул, лопаты ломал: есть силёнка. Но чтобы кулаком тигра победить?! Такого ещё не бывало.