— Что же там кипит? — спросил Вадим, вглядываясь.

— Хек, — коротко ответила Марина Александровна, да Вадим и сам уже увидел скрюченные маслом рыбины в руках у отходивших от казанов людей.

После базара, удачно поймав такси, направились на душанбинскую базу экспедиции. Отдохнули, задрав ноги на спинки, на кроватях, в тени, поели в холодке купленных фруктов, попили чаю.

А в четыре снова были в воздухе. Впрочем, «Ан-2» летел столь невысоко и столь неспешно, аккуратно выписывая виражи на всех поворотах горных ущелий, что было в этом полете что-то от поездки на автобусе: самое интересное было справа и слева, а не внизу. Почти сразу показались вечные снега. Скоро они были со всех сторон — только внизу зеленела долина и петляли нитки шоссе и реки. Неожиданно, почти не снижаясь, самолет пошел на посадку. Подрулил к чайхане, окруженной пирамидальными тополями и чинарами, и стал. Летчик тут же открыл дверь, спустил лесенку.

— Приехали!

Здесь явно было прохладней, чем в городе. Впрочем, уже вечерело.

— Машин экспедиционных нет, — сразу увидел и сообщил Владимир Петрович.

— А далеко обсерватория? — спросил Вадим.

— Вот она, — кивнула головой Марина. — Видите, под горой домики и зелень…

— Совсем рядом! — удивился Вадим. — Пойдем пешком!

— Зачем? По шоссе около километра с вещами — можно, если нет другого выхода, но не нужно. Сейчас вызовем дежурную машину.

И пошла сама к телефону. Все ж таки поразительно много мужских обязанностей брала на себя эта женщина. Вадим взглянул на Владимира Петровича. Тот обнимался с каким-то аксакалом в чалме, болтал с ним по-таджикски и явно никуда не спешил.

Минут десять Марина Александровна дозванивалась. Еще через четверть часа машина пришла. Еще через пять минут «уазик» подкатил к железным воротам с надписью:

ГГОАН

Горная геофизическая обсерватория Академии наук СССР

3

Старик в тюбетейке и полосатом халате подошел, вгляделся, заулыбался, кивая головой и прижимая руки к сердцу. Поспешил открыть ворота.

Машина, вкатила, резко повернула в боковую аллею. Здесь стояли, бегали, ползали всевозможные дети — чистые и грязные, большие и маленькие, одетые с иголочки, во что попало и почти голые. Машина двигалась среди них, непрерывно сигналя. Одни дети махали руками, что-то крича, другие молча смотрели, засунув пальцы в рот. Машина остановилась у красивого одноэтажного здания, увитого виноградом. От крыльца по узкой дорожке из бетонных плиток бежали две девочки лет десяти. Одна — хорошенькая и женственная — тихо, краснея, сказала: «Мама!» — и зарылась лицом в шею Марины Александровны, бросившей чемоданы и наклонившейся. Другая, очень похожая на мальчика, плечистая и голенастая, с разбегу, молча и энергично кинулась на отца, и тот, явно по давно отработанному образцу, подхватил и подбросил ее вверх — не без некоторого уже, впрочем, усилия.

— Майка и Зайка, — представил дочерей Владимир Петрович чуть позже, когда они уже вошли в дом. — Вообще-то она Зоя, но так ее никто не называет.

— Близнецы? — угадал Вадим. Девочки между собой были совершенно не похожи.

С ним девочки только поздоровались, по сути не обратив никакого внимания. К родителям же буквально прилипли. Появление чужого дяди в этом доме явно было более заурядным и неинтересным событием, нежели приезд родителей, да еще и в полном составе. Это Вадиму, тоже выросшему в экспедициях, было хорошо понятно.

Как ни странно, в доме нашлось чем перекусить. Мгновенно, с помощью девочек, был накрыт стол. Видимо, какое-то хозяйство велось и в отсутствие взрослых.

Вадима заставили сесть за стол, хотя он буквально рвался к Лютикову и Чеснокову. Когда он сказал, куда рвется, Зайка, разглядывавшая привезенные родителями книжки, не поднимая головы, произнесла:

— А их нет. Они в Душанбе.

— Ну, вот видите — льш-ш-ш-ш, — торжествующе прошепелявил Владимир Петрович, — и тут вы промахнулись со своей спешкой. Небось еще и приедут нескоро!

— А где же мне ночевать? — Вадим растерялся и немножко разозлился. Ведь он давал телеграмму, когда прилетит. А его, оказывается, даже в Душанбе могли встретить и не встретили. И здесь никто не ждет. А уж так торопили!

— Ну, нашли проблему. До ночи еще часов пять. Как-нибудь решится вопрос. Мы еще на работу сходим. Посмотрите — льш-ш-ш-ш — где трудиться будете.

— Разве рабочий день не кончился?

— Кончился, конечно. Но вот увидите — полно будет народу. Во-первых, прохладно уже — работать приятно. Во-вторых, в это время самый треп.

В камеральном корпусе Владимир Петрович и Марина Александровна заглянули в несколько дверей.

— Никого! Значит, все в нашем отделе.

И правда. В большой комнате, заставленной шкафами и столами, папиросный дым стоял коромыслом, вернее, плыл, подгоняемый парочкой вентиляторов. Гул голосов сразу смолк, как только они вошли, чтобы через мгновенье смениться суматохой восклицаний, рукопожатий, шуточных объятий и поцелуев. Вадим стоял у двери. На него взглядывали с любопытством, даже с тревогой какой-то, как Каракозов и Винонен вначале, но как бы невзначай, косясь во время объятий и поцелуев. Пока Каракозов не начал его официально представлять, Вадим успел почти всех разглядеть. Особое его внимание привлекли двое.

Один — высокий, ростом с Каракозова, но шире в плечах. Прямо богатырь. Лик — багровый от плохо пристающего загара и природной апоплексичности. Лоб — сильно преувеличен за счет ранней лысины. Богатырь силился, прогоняя с лица прирожденное простодушие, а из маленьких синих глаз наивное жадное любопытство, наморщивая почти отсутствующие брови, изобразить важность, почти строгость, чего из окружающих никто явно не принимал всерьез. И Вадим почувствовал к этому парню с крохотными, близко посаженными синими глазками, мгновенную веселую симпатию. «С этим мы подружимся», — мелькнуло в голове. Предчувствие оправдалось, но не скоро…

— Виктор Стожко, — представил богатыря Владимир Петрович. — Геолог из Душанбе, у нас по договору.

Другой был бы ничем внешне не примечателен — худощавый, в очках, усы щеточкой — если бы не огромный синяк, расплывшийся у него под левым глазом. Почему-то этот синяк сразу привлек особое внимание Вадима. Да и не только его внимание. Синяк несомненно делал его обладателя фигурой центральной в комнате, — возможно, о синяке и его первопричине шла речь до появления новоприбывших. Во всяком случае, в облике Яши Силкина — так его представил Каракозов — проглядывало что-то от героя каких-то свежих и для всех, видимо, здесь важных событий и одновременно от жертвы, — присутствовавшие в комнате женщины смотрели на Яшу одновременно и с гордым восхищением и с жалостью.

Каракозов еще во время объятий и поцелуев что-то успел тихо и коротко спросить у Яши и получить какой-то столь же короткий, но вполне, видимо, понятный ответ, ибо, обернувшись, он бросил сквозь зубы заинтригованной жене:

— Да, да, то самое… — чего ей оказалось вполне достаточно. Она закусила