Непросто мне дается и общение с местным населением. У этих людей совершенно иной менталитет и полное отсутствие какого-либо воспитания. Пока я ехал в вагоне (грязном, промерзшем, лишенном всяческих удобств!), практически каждый из оказывавшихся со мной по соседству, стремился вылить на меня целую кучу бесполезных, назойливых и откровенно раздражающих подробностей о своей жизни, умозаключениях и настроениях. Они явно считают своей обязанностью посвятить в это любого повстречавшегося им иностранца.. Мы, англичане, считаем правилом хорошего тона не только не говорить о себе, но и не расспрашивать о личном других. Здесь же любой человек, на короткое время оказавшийся рядом со мной, пытается нагло и бесцеремонно лезть в мои убеждения, мою жизнь и мое прошлое. Грубость неимоверная. При всем уважении, которое я испытываю к вам, сэр, теперь я не согласен с вашей фразой: «Русских часто недооценивают, а между тем они способны хранить секреты не только от врагов, но и от друзей». Сэр, они вообще не умеют хранить секреты! Впрочем, они вообще ничего не умеют хранить! Наше национальное воспитание, основанное на строжайшем и ежесекундном самоконтроле, они считают «чопорностью» и «замкнутостью», и при этом обижаются, словно я обязан играть в игру «Выслушай каждого встречного и расскажи в ответ самое сокровенное». Большую часть дороги, проведенной мной в поезде, я вынужден был изображать спящего. Поезд шел крайне медленно, и я едва не замерз заживо. Вы представить себе не можете, какое колоссальное облегчение я испытал, наконец покинув этот поезд! Но это чувство было недолгим. На станции не было ни одного извозчика! Да что там извозчика: не было даже самого низкопробного трактира, в котором я мог бы обогреться, подкрепиться и расспросить о дальнейшей дороге! Впрочем, если быть совсем педантичным, то стоит сказать, что и самой станции тоже не было. Поезд просто остановился посреди леса, и я имел сомнительное удовольствие узнать, что сугроб, в который меня высадили, и называется «N-ская верста».

Какой-то бородатый крестьянин в грязном, засаленном тулупе, вышедший со мной на этой же «станции», заметил мою растерянность и, по врожденной русской привычке, полез с назойливыми вопросами: кто, куда и зачем? Раздраженный, я ответил ему, что оказался здесь случайно и никого не знаю. К моему удивлению, этот сердобольный мужик проявил гостеприимство и предложил свою помощь. Он проводил меня до ближайшего селения, оказавшегося верстах в двух за лесом, и завел в какой-то дом на окраине, где представил меня молодой и даже довольно симпатичной хозяйке, как впоследствии оказалось – вдове погибшего год назад солдата. Добросердечная женщина согласилась за умеренную плату предложить мне и обед и ночлег. Я дал нежданному помощнику щедрые чаевые и попросил раздобыть мне лошадь. На том мы и расстались.

Хозяйка оказалась на редкость гостеприимна. Как джентльмен, я не буду останавливаться на этом подробнее. Скажу лишь, что когда, посреди ночи, в мою комнату ворвались трое вонючих, размахивающих ножами мужиков, я было решил, что вернулся неожиданно «воскресший» муж, и первые несколько минут, как джентльмен, отбивался исключительно по правилам бокса, пока не узнал в одном из нападавших пригласившего меня сюда крестьянина. Сообразив, что меня пытаются банально ограбить, для чего и заманили в эту ловушку, я моментально избавился от угрызений совести и от ведения «джентльменского боя» перешел к приемам грубым, но эффективным. Доносить властям о происшествии смысла не имело и, оставив на попечение перепуганной хозяйки три покалеченных и бессознательных тела, я поспешил покинуть злополучную деревню. Как ни странно, но это происшествие даже несколько облегчило мое путешествие. Дело в том, что у ограды я нашел двух привязанных лошадей, без сомнения, принадлежащих грабителям. Лошади были плохие, тощие и заморенные, но, меняя их каждые три часа, я уже к полудню следующего дня добрался до чистой и вполне благовидной деревушки, где сумел узнать дальнейшую дорогу и даже найти ночлег у местного старосты. Кстати, поведав о своих злоключениях, я услышал интересное определение произошедшему. Знаете, сэр, как русские называют подобные выходки? «Пошаливают». Сначала я возмутился, а потом сообразил, что это – разновидность местного юмора. Ну кто ж в здравом уме будет называть душегубов – «шалунами»? Правда, это весьма специфичный юмор, из разряда «черного», но, как известно, в чужом доме свои порядки не устанавливают. А ведь раньше в России было очень хорошее, живое и остроумное чувство юмора. Достаточно вспомнить произведения Грибоедова, Пушкина Гоголя. Русская литература вообще оставляла у меня довольно светлые впечатления. Разве что за исключением романов господина Достоевского, но его размышления, были, скорее, анализом надвигающейся беды…

Староста объяснил мне, что добраться до монастыря будет нелегко: зима выдалась снежная и затянувшаяся, из-за смуты нарушено даже местное управление, а потому дороги практически непроходимы. А шайки дезертиров и близость Финляндии, не только являющейся союзницей Германии, но и претендующей на часть карельской территории, делают это путешествие крайне опасным. Сами жители стараются сейчас не разъезжать по стране без нужды, держась поближе к родным местам и выжидая, чем кончится смута. Если монастырь, являющийся конечным пунктом моего путешествия, кто-то и посещает, так это только жители ближайших (по русским меркам) двух крохотных селений. Как вы понимаете, сэр, это мне только на руку. Так что я могу констатировать, что за исключением небольших неудобств мне пока что преимущественно везет. Разбойники «предоставляют» лошадей, непогода-интимность и конспирацию.

Староста-настоятель рекомендовал мне вернуться в Мурманск, а еще лучше в Англию, и не рисковать понапрасну, и был очень огорчен моим категоричным отказом. Мне он показался довольно приличным человеком, и я даже терпеливо выслушал за обедом его длинную и пространную речь о положении дел в России. Странно, но русские так любят обсуждать происходящие в стране события, ничего лично не предпринимая для того, чтобы повлиять на них, что лично мне это напоминает некую разновидность мазохизма. Хотя «депутаты», защищающие интересы и крестьян и рабочих, были в Думе и при царе и сейчас… Зато уж если их доводят до той черты, за которой терять нечего… Может, потому так и кровавы русские бунты, что являются результатом чрезмерного терпения? Бунтует-то потом не просто возмущенный, а доведенный до отчаяния человек, которому терять уже нечего. Наверное, должно пройти не одно столетие, пока они не научатся влиять на собственную жизнь, не позволяя это делать другим. Странная логика: отдать бесконтрольную власть над собой в чужие руки, а потом жаловаться на то, что о них не заботятся и эксплуатируют. Странная надежда на какого-то «добренького государя-батюшку». Дети. Так надеются дети. Может, в этом же кроется причина и столь трепетного отношения русских к своей вере? На Западе Бога преимущественно боятся, а в России ждут от Него каких-то милостей и утешения, и это не очень хорошо, потому что напоминает знаменитую еврейскую «халяву» – бесплатную еду, даваемую богатыми – бедным, чтобы те смогли отпраздновать Пасху. Это было бы даже трогательно, если б русские не грешили паразитированием на этой надежде. Как говорил мне один пастор, надеяться на чудо надо, но дожидаться его не стоит. В свое время это весьма наглядно доказала Жанна д'Арк, а Наполеон цинично добавил: «Бог всегда на стороне более сильной армии»… Русских просто отучили от того, чтобы каждый чувствовал себя хозяином своей земли. Они все ждут «одного на всех» хозяина. Пока у них не появится чувство права решать самим, они будут оставаться безвольными работниками в своем собственном доме…