— Вот что, господин Апашин, или вы вернёте чайке надлежащий цвет, или я напишу о ваших ночных похождениях в комитет по культуре.

Живописец затравленно оглянулся и, сорвав с головы тюбетейку, заговорил нервным шёпотом:

— Бес попутал, Илья Евгеньич. В картишки продулся подчистую антихристу этому, Хвастову. Пришлось голышом по деревне… Вы уж того, не афишируйте… А чайку-то я мигом белилами перекрашу…

Чёрная чайка, красовавшаяся на одной из кулис сцены, уже вызывала нездоровый интерес художников, и Громов досадовал, что вовремя не поймал за руку авангардиста.

— Срочно перекрасить! — зловеще надвинулся он на Апашина, и тот молниеносно исчез.

В остальном всё было идеально. Лёгкий ветерок, белоснежные скатерти, блистающие приборы, прекрасные ландшафты…

Из особняка, опираясь на трость, вышел улыбающийся Луи Кастор с внучкой, и Громов устремился к нему.

— Господин Кастор, мадмуазель Луиза, прошу за почётный столик!

Громов взмахнул рукой — собравшиеся дружно зааплодировали французскому гостю.

— Могу ли я узнать, что это, мадмуазель? — с почтением спросил Громов, указывая на чёрный тубус в руках девушки.

— Это подарок музею от семьи Касторов.

— Оui, oui, — покивал Кастор, — это есть подарок.

Официантки с шампанским и закусками засуетились вокруг столов.

Громов отошёл к сцене, и оттуда тотчас зазвучал его голос, усиленный микрофоном:

— Господа и дамы, прошу к столу! Торжественный ужин прошу считать открытым!

Он сделал знак — и Костя Тагарин врубил на весь парк марш Мендельсона. В небо взвились воздушные шары. Гости шумно заспешили к столам — к рыбе под белым соусом, к тарталеткам с икрой и сырным канапе.

Громов постучал пальцем по микрофону, призывая к тишине и заговорил с чувством:

— Друзья, сегодня на наш фестиваль приехали гости из далёкой, но такой близкой русскому сердцу Франции. Прошу познакомиться с господином Кастором и его внучкой Луизой. Луи Кастор и его внучка являются потомками тех самых Бобрищевых, в чьей усадьбе мы сегодня находимся.

Луи Кастор и Луиза поднялись и раскланялись.

— Дедушка хочет что-то сказать присутствующим здесь, — раздался юный звенящий голос девушки.

— Здгавствуйте, дгузья! — громко произнёс старший Кастор, глотая неподатливую букву «р». Дальнейшую речь он произносил на французском, и Луиза быстро переводила его:

— Сто лет назад наши предки уехали из России во Францию, но никогда не забывали о Родине. Во время немецкой оккупации русскую фамилию пришлось сменить на французскую. Кстати, Кастор, в переводе на русский, означает «Бобр».

За столиками одобрительно зашумели.

— Мы приехали в дом наших предков не с пустыми руками, — продолжил Луи Кастор, приподнимая над головой чёрный тубус. — Здесь находится картина, нарисованная Петром Алексеевичем, последним хозяином имения, незадолго до его ареста в 1919 году. Пусть эта реликвия останется здесь, в музее усадьбы.

Последние слова, переведённые Луизой, потонули в шквале аплодисментов.

— Друзья, как удивительно, что реликвия спустя сто лет снова вернулась на родину! — подхватил Громов. — Завтра же полотно будет вывешено в вестибюле особняка. Ура, господа!

Над лужайкой прокатилось дружное «ура». Захлопало шампанское.

— Господа! — снова раздался звонкий голос Луизы. — Дедушка хочет сказать тост.

Луи Кастор передал трость и тубус внучке и достал из кармана пиджака очечный футляр и записную книжку. Гости замерли. Кастор деловито надел очки, нашёл нужную страницу и торжественно, точно молитву, продекламировал:

Несмотря на явную сезонную неуместность, тост вызвал бурное одобрение публики.

— Молодец! Вот, это по-нашему, Луи! — кричали из-за столов. — Сразу видна русская косточка! Наш человек!

Невесть откуда появившийся Хвастов, исполненный чувств, бросился обнимать француза и выпил с ним по-гусарски, залпом.

Вечер удался, несмотря на быстро истаявший запас шампанского и сухих вин. Ситуацию спасли сами же гости фестиваля. Опытные в делах художники и поэты имели с собой недельный резерв горячительного, и на столах оперативно замелькали водочные и коньячные этикетки. Каждый из тружеников пера и кисти счёл своим долгом выпить на «брудершафт» с французским гостем, и, спустя час, Луи Кастора, утомлённого гостеприимством, на руках, как павшего воина, отнесли в его покои.

Гостям было предложено располагаться поближе к сцене. Предварительно Громов самолично проверил скандальный символ феста: маэстро не подвёл, чайка была старательно замазана, хотя уже и проступала предательски поверх белил демоническая чернота.

— Чёрт бы подрал этих авангардистов, — выругался про себя Громов, но в целом остался доволен. Сцена, задником которой служил вид на пруд с заходящим солнцем, была необыкновенно живописна, и Громов справедливо посчитал, что красоты живой природы окажут отвлекающее воздействие на зрителей. Пора было открывать заключительную часть феста, и Костя уже делал знаки издалека, не пора ли включать полонез для театрализованного шествия.

— Пора! — махнул рукой Громов.

— Ой, Дашка! Как суперски было! Такая красотища!..

— Мэрил, ужас, я себя не помнила, у меня всё прямо вон из головы…

Перевозбуждённая после выступления, Даша Дольская нервно бежала по главной аллее вглубь парка. Верные Маша и Веня мчались по обе стороны с той же скоростью.

— Ты отлично читала! — уверяла Маша.

— Ой, нет! Я как ступила на помост — и конец, — отмахивалась Даша. — Только и думаю, как бы не сказать: «молчаливые гуси», господи… Прямо в полусне была…

— Дашка, ты могла бы и сказать про гусей, — вставил Веня, — никто бы не заметил.

— А вы снимали? — Даша обеспокоенно остановилась. — Всё успели заснять? Мне же видео нужно!

— Сняли, конечно. Там вообще все снимали, как заведённые. Так эффектно, солнце садится, а эта балерина на фоне заката… а потом она как будто в тебя превратилась… кру-уто… А с этим привидением как круто было…

— С каким привидением?

— Ну, которое там у вас мелькало.

— А что-то мелькало? — насторожилась Даша. — Как это? Где?

— Так за прудом. Фигура в белом мелькала. Мы ещё подумали: как здорово придумали, так мистично… У Чехова там глаза дьявола, но я считаю, это грубо, — Маша поморщилась. — А вы отлично придумали…

— Да ничего мы не придумали! — Даша в отчаянии топнула ногой. — Я впервые слышу об этом!