сын его, Петряй, на бригаду с топором бросился, а Кузьмиха — с вилами. Во как!

Однажды ночью под окнами сельсовета комсомольцы поймали Никиту Головачева. Пока его вели, он бросил что-то в кусты сирени. Обыскали и нашли обрез с патронами.

— Обрез-то, слышь, ему Пустовалов дал, чтоб он председателя да уполномоченного порешил!.. — принес наутро свежую новость Степка.

Было обидно за свою инвалидскую беспомощность. Однажды Илья Трофимович, лежа в мастерской, слышал, как к брату в избу прошла сельсоветская бригада. Подошли и соседи. Разговор шел долгий и шумный, но о чем — было непонятно до тех пор, пока не прибежал Степка.

— Отца в колхоз писаться зовут, а он не хочет… Сейчас телку со двора резать повел… Во дела!

Это была правда.

Степка знал больше: однажды ночью отец закопал под яблоней двенадцать пудов жита. Закопал, а сверху навозом завалил. Сейчас, когда навозная куча смерзлась и закрылась снегом, про то никому не дознаться, сыну же Ардальон заказал:

— Кому пробрешешься — голову сниму!.. Ни Илюхе, никому!

А язык чешется.

— У отца, дядь, должно, тоже, хлеб спрятанный есть…

— Что же, хорошо, думаешь?

Степка болтал ногами, сидя на верстаке.

— А то плохо? Хлеб есть не просит…

Илья Трофимович сердито шелестел газетой.

— Когда отец придет, скажешь, чтоб ко мне заглянул.

Степка испугался:

— Ты ему не говори, что я тебе насчет хлеба сказал… Брехал я…

— Не в том толк!

Последний год братья почти не разговаривали. Не понимая друг друга, они молчаливо договорились жить худым миром. Мастерство Ильи Трофимовича поддерживало семью, а Ардальон хотя по-хозяйски ценил его мастерство, в то же время относился к ремеслу пренебрежительно, тем более что последние годы, после удачной покупки крепкого и рослого мерина, с хозяйством ладилось. В новом хлеву стояла славная холмогорка Манька. На зиму оставил шесть овец. Вот-вот должна была опороситься свинья. Подрастал работник (Степке стукнуло тринадцать лет). И сейчас, когда сельская беднота дружно рванулась в колхоз, недавний бедняк Ардальон Твердохлебов еще боролся за свое единоличное благополучие. «На чужом горбу выехать хотят, — с сердцем думал он, прислушиваясь к разговорам соседей. — Одно дело — самому нажить, другое дело — чужим пользоваться».

Но слишком памятно было ему недавнее бедняцкое житье, чтобы он не понимал других. Разгром кулаков его радовал. Отзвонили, проклятые, — вон против них какая сила стала! И невдомек ему было, что поднявшаяся великая сила, океаном захлестнувшая громадную страну, неизбежно зальет крохотный островок любого единоличного хозяйства. Это отчетливо и ясно понимал Илья Трофимович, затеявший разговор с братом.

В мастерскую Ардальон зашел на другой день к вечеру. Присев на скамейку, осведомился:

— Нога как?

— Получше будто бы…

Илья Трофимович присмотрелся к хмурому, заросшему лицу брата.

— Твои-то дела как?

— Известно как…

— В колхоз писаться звали?

— Каждый день зовут…

— А ты?

— Гожу до поры…

— Смотри, жалеть бы не пришлось…

Ардальон задумался.

— Кутерьмовое дело затеяли… Не быть проку!

— Большой прок будет… — Илья Трофимович приподнялся на своем топчане. — Хочешь умного совета слушать — пишись сейчас же! От мира не отбивайся: один в поле не воин.

«Вот еще советчик выискался!» — подумал Ардальон, но промолчал: втайне он уважал брата за бывалость, за грамотность, за добычливость.

— Погожу еще, — упрямо повторил он и потом добавил: — Вот мерина обменяю, тогда решу… Тут возчик один из города мерина моего менять согласен… с доплатой, значит. У него лошаденка ледащая, он на моего и зарится.

— Колхоз обмануть, значит, хочешь — вместо коня клячу привести? — рассердился Илья Трофимович. — А я тебя за честного полагал…

— Ну, приведу коня, — все одно заморят. За чужим добром какой уход? А конь прилежание любит…

— А ты в колхоз конюхом просись, ты до коней охотник. Поставят конюхом — от тебя все дело решится.

«Ишь, как перевернул!» — усмехнулся про себя Ардальон, но, однако, задумался.

— Завтра ответ дам! — буркнул он, выходя из мастерской.

Вечером запряг коня и поехал в город к возчику.

Но дело не сладилось. То ли пронюхал хитрюга, что в Лысогорье колхоз организуют, то ли впрямь у него денег не оказалось, только возчик стал давать доплату самую мизерную. Раньше триста обещал, а сейчас на сотне уперся.

— Пропадай, коли так, со своими деньгами вместе! — с сердцем сказал Ардальон и, запахнувшись тулупом, двинулся к выходу.

Возчик вышел во двор и наблюдал, как Ардальон, сердито сопя, усаживался в розвальни.

— Но-о!

Застоявшийся мерин двинулся к воротам.

— Полторы сотни дам!..

— Но-о!

Мерин перешел в рысь и легко вынес сани в темный провал улицы.

Поутру Ардальон зашел в сельсовет к председателю и уполномоченному из города.

— Надумал, что ли?

— Надумал, да вот сомнение есть… Условие поставить хочу, чтобы мне конюхом быть…

— Это как собрание решит… Надо полагать, за твоего коня тебя уважат… А сейчас, коли надумал, с бригадой иди, есть которые упираются, их уговорить надо…

Раз решив, Ардальон менял свое решение редко. Назвался груздем — полезай в кузов. Вместе с группой записавшихся он пошел по порядку. И хоть, входя в избу, упорно молчал, но уже от одного его присутствия был прок. Знали его как хозяйственного, даже прижимистого мужика, и то, что он решился идти в колхоз, многих заставило задуматься, а иных и решиться.

— Ардальон Твердохлебов зря своего не уступит. Если он идет, и нам резон…

Домой пришел молча, усталый и сердитый, однако мерину наложил сена больше, чем когда-либо. Помахивая хвостом, мерин весело захрапел навстречу хозяину. Ардальон загрустил:

— Не хозяин я теперь тебе… И сам вроде бы не свой… Оба мы, слышь, теперь общественные…

В мастерской сидел Степка и, по обыкновению, докладывал:

— Приходит это он в сельсовет и говорит: «Пишите меня». А ему: «Записать недолго, а только с условием, чтобы других уговорил». Целый день по дворам ходил, все уговаривал… Куда бригада, туда и он… Право слово, не вру!.. Я было с ним увязался, а он мне как даст, как звезданет! Хорошо, на мне твой малахай был — не больно…

Так Ардальон Твердохлебов стал членом лысогорского колхоза «Верный путь».

9

Из песни слова не выкинешь, из были — подавно. Новое народилось, старое помирать не хотело, и были от этого и сомнения, и непорядки, и преступления. То скирд сгорит в «Верном пути», то просо сорняками зарастет, то подсолнух убрать не управятся, то на свиней чума нападет. Всего было. Несерьезно на работу смотрели. Потом выправили, пообвыкли, и колхоз пошел в гору.

А мастер Илья Трофимович Твердохлебов знай сидит в своей мастерской, работы ему все подваливает да