Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сир! – пробормотал Монтгомери.
– Он стоял перед выбором: либо перестать повиноваться королю, либо послать сына на эшафот. Бервьё предпочел уйти из жизни… У него было большое сердце…
Пристыженный Монтгомери опустил голову.
– Но вы, месье, – закончил король, – вы, возможно, еще более великодушны. Вы бы арестовали своего сына. Ваши слова, только что сказанные, можно назвать принадлежащими настоящему капитану… Если король отдает приказ, семьи больше не существует. Это очень хорошо, месье!
– Сир, – сказал сиявший от удовольствия Монтгомери, – единственным смыслом своей жизни я считаю преданность королю.
– Рассчитываю на вашу преданность, месье де Монтгомери. Вы хороший солдат, я доволен вами.
– Сир, абсолютное повиновение – наш первейший долг.
– Удвойте число стражников у каждого входа во дворец. Замените алебардщиков аркебузирами. Пусть при первом намеке на мятеж они открывают огонь. Безо всякой жалости, месье!
– Будьте спокойны, сир. Я отвечаю за безопасность Вашего Величества… Я уже разместил две пушки на большом дворе. Люди на улицах видят их заряженные жерла. Это производит хорошее впечатление…
– Вижу, что могу рассчитывать на вас, месье! Идите, месье… Ваша бдительность будет вознаграждена…
Монтгомери низко поклонился.
– Кстати, – заметил король, – когда капитан уже удалялся, – вы схватите Трибуле, моего шута, и отведете его в Консьержери.
В этот момент занавеска у двери отдернулась и в кабинет вошла Жилет. Король поспешно вскочил на ноги. Он взял Жилет за руку и галантно провел ее к креслу. Надо сказать, что король никогда не отказывался от галантных манер, когда имел дело с женщинами.
– Жилет, – страстно проговорил он, – вы нашли меня по своей доброй воле… Это был момент, когда тихой радостью наполнилось мое отцовское сердце.
Король сделал ударение на слове «отцовское». И, возможно, сделал это вполне искренне.
Но в звуках голоса, достигавших ее ушей, Жилет уловила, или ей показалось, что уловила, все тот же тон соблазнителя, с которым король обращался к ней в ее маленьком домике в Трагуар.
Она отказалась сесть и, испугавшись, попыталась удалиться. Раздосадованный, король откинулся на спинку своего любимого большого кресла и молча разглядывал девушку.
– Сир, – сказала тогда Жилет, – после долгих сомнений решилась я на этот поступок…
«О, как она прекрасна! – признавался самому себе Франциск, лицо его раскраснелось. – И это моя дочь! А! Это же сумасшедшая так говорила! А правду ли она сказала?»
Молнией сверкнула эта мысль в его голове…Жилет может оказаться не его дочерью!.. Сердце его учащенно забилось, и в глазах появился сладострастный огонек.
– Говорите, Жилет! – разрешил он.
– Сир, – сказала девушка, – я пришла просить вас помиловать моего отца!
– Помиловать шута! Помиловать Трибуле! Никогда! Просите чего угодно, только не этого!
– Сир… этой ночью я так испугалась, когда услышала ваш приказ об аресте моего отца…
– Одно и то же слово в ваших устах, Жилет! – жестко сказал Франциск. – Берегитесь: оно может принести несчастье шуту! Вы оскорбляете меня, Жилет, называя этим словом столь ничтожное существо в моем присутствии… В присутствии вашего отца! Вспомните, что вы герцогиня Фонтенбло, дочь короля Франции!
Мучительно восприняла эту тираду бедная девушка. Но смелость этого ребенка была удивительной.
– Сир, этот шут был милостив ко мне, – с горечью ответила девушка. – Я вовсе не королевская дочь и меньше всего хочу ею стать. Того, кого вы назвали жалким существом, не страшась разбить мне сердце, я называю своим отцом, и он им останется до конца моей жизни!
– Чего же вы хотите?.. Говорите!
– Только что, входя сюда, я услышала ваш приказ о его переводе в Консьержери… Сир, умоляю вас отменить этот варварский приказ… Что плохого сделал вам этот человек, такой добрый, такой скромный и такой великий в своем унижении?.. Он не совершил никакого преступления, кроме того, что в один прекрасный день встретил меня, совершенно одинокую, покинутую всеми… даже теми, кто дал мне жизнь… Он согрел меня своей любовью… поддержал меня… спас от еще большой нищеты… Вот и все его преступление, сир!.. А раз уж вы решили объявить о своем отцовстве, о котором так долго забывали, то не должны ли вы полюбить Флёриаля за то, что он так любил меня?..
При этих словах король почувствовал, как в сердце его разгорается любовное пламя.
«О!.. Если бы Маржантина солгала!.. Если бы Жилет не могла быть моей дочерью!..»
А в глубине души он уже сознавал, что инцест его мало пугает и ему позволено утолить свою страсть. Он встал и сжал руку девушки.
– Дитя, – едва слышно, взволнованно проговорил он, – неужели ты не понимаешь, что я ненавижу этого шута за то, что ты его любишь!.. Я, король Франции, унизился до ревности к своему шуту!.. Я завидую его погремушке и бубенцам, потому что ты на них смотришь с нежностью, в то время как для меня ты оставляешь только строгие взгляды!.. А я ведь ревнив, Жилет… Ревнив! Понимаешь ты это?
Король забылся, потерял голову. Он позабыл и свою королевское достоинство, и видимость галантности, и манеры доблестного рыцаря, которые он так любил демонстрировать.
– Ревнив к Трибуле! – прорычал он, тогда как испуганная Жилет тщетно пыталась освободиться. – И если бы был только он один!.. Но ведь есть еще и другой!.. Другой!.. Нищий бродяга, полное ничтожество, и ты его тоже любишь! И это стало для меня настоящей пыткой! Ну, о чем же ты думала, когда выбирала в отцы Трибуле, а в любовники – Манфреда! И при этом ты сказала, что не можешь быть королевской дочерью!..
– Ах! Вы мне делаете больно! – вскрикнула Жилет.
Король и в самом деле сильно сдавил ее запястье.
Франциск уже ничего не слышал; разгоряченный, пришедший в неистовство, он продолжал:
– Но я тоже тебя люблю!.. Какими чарами ты меня околдовала?.. Я люблю тебя, несмотря на презрение, которое читаю в дорогом для меня взгляде!.. Мне нравится даже тот ужас, которым ты сейчас объята! Люблю тебя! И хочу, чтобы ты тоже меня любила!
– Но это же омерзительно! Это чудовищно!
– Да! Я вижу, как надо тебя любить, чтобы превратиться в твоих глазах в монстра!..
– О, но вы же подлец!.. Ко мне!.. Ко мне!..
– Я хочу, чтобы ты меня любила! За такую цену я помилую Манфреда! За такую цену я помилую и Трибуле!
– Ценой моей жизни, но не ценой моего бесчестья, сир! – закричала Жилет.
И отчаянным рывком девушка освободилась от захвата, отпрыгнула назад, а мгновение спустя король увидел ее прижавшейся к окну, дрожащей и выставившей вперед кинжал.
– Что я наделал! – пробормотал он.