– Поль…

Гаврила окликает, Полина вскидывает молитвенный взгляд. Он зол немыслимо – у него волнуются скулы и глаза ничего хорошего не обещают.

– С тобой так нельзя.

Он ей объясняет, а вместо того, чтобы снова таять из-за его особенного отношения, она головой машет.

Наверное, нельзя, но страха в ней сейчас больше, чем гордости.

Гаврила смотрит в ее глаза. Долго. Он глубоко и часто дышит.

– Чего ты боишься? – спрашивает, хмурясь. Но отвечает без её помощи. Сам себе же. Его взгляд меняется. Из неконтролируемой злости в боль сожаления…

– За тебя… – её неуклюжее объяснение бьется горохом о стенку. Он понимает иначе. Наверное, суть главной непобедимой для Полины проблемы. Он – бесстрашный, не боящийся унижения потому, что его невозможно унизить – найдет и отомстит, связался с ней – слишком трусливой, чтобы отстаивать то, что считает ценностью.

Будь то собственное доброе имя или их отношения. В нем нет сомнений, а в ней – целый ворох.

Её доверие – только в постели.

Полина физически чувствует, как каждое из этих осознание ядом отравляет кровь Гаврилы. Это тоже больно, но ей кажется, что так правильно.

– Пообещай мне, что ты ничего не сделаешь…

Полине и самой противно от осознания, что эта просьба срывается с ее губ и адресуется Гавриле. Как ему – представить сложно. У него даже щека чуть дергается.

– Полина…

Он не согласен. В его мире делается не так. Но Полина только глаза закрывает и мотает головой.

– Пожалуйста.

А потом становится совсем плохо. Потому что за Полиной спиной несколько раз дергается ручка.

Гаврила снова поднимает взгляд на дверь, а Полине хочется сквозь землю провалиться. Она закрывает глаза. Через шум в ушах слышит обращенное из коридора:

– Поль…

Потом еще несколько дергающих движений ручкой вниз. Дальше – стук.

– Полинка, ты подслушиваешь, что ли? – дружелюбно-игривое. Отражающееся на лице Гаврилы такой ненавистью, что даже Полине страшно.

Снаружи в дверь ломится Марик, который облил ее словесным дерьмом. Внутри слышавший всё это Гаврила.

А между ними то ли Полинка, то ли Полюшка…

Которая берет себя в руки, вздрагивает из-за продолжающегося доноситься через дверь:

– Да я же пошутил, Полинка… Ну открой…

Ей гадко, но кажется, что правильным будет шепнуть одними губами, смотря в любимые глаза:

– Уйди, пожалуйста. Как пришел. Я сама разберусь.

Полина следит, как двое мужчин движутся по полю для гольфа в сторону одной из дорожек. Оттуда на гольф-каре подъедут к террасе, на которой стоит она.

А ещё круглый стол, накрытый на восьмерых. Маленькие семейные посиделки. Только для своих.

Павловские и Кулиничи.

Гольф – это забава для её отца и отца Марьяна с Варей. Но место хорошее, здесь можно не только в гольф играть.

Есть спа. Есть рестораны. Теннисный корт. Бассейны. Можно позагорать, коктейлей выпить...

Было бы настроение, а занять себя можно.

Но дело в том, что у Полины настроение в ноль.

С того дня, когда она попросила Гаврилу выйти в окно, отдав предпочтение сохранению их тайны перед защитой собственной чести, прошло две мучительных недели.

Полина продолжала считать, что поступила правильно. Но это не отменяла того, что на душе так гадко…

Они с Гаврилой почти не виделись с тех пор. У него – череда отгулов. Когда Полина звонит – холодный голос. Сам не набирает. Если смотрит – как через стекло. Ему до задницы ее «прости» и объяснения. У него свои представления.

Кажется, несовместимые с теми, которые она считает своими.

Действительно ли Гаврила чем-то занят или просто морозит её, Полина не знала, но не могла не думать об этом каждую чертову минуту.

И едя сюда – тоже думала. Благо, с другим водителем. Потому что что будет, если Гаврила увидит Марьяна… Ей представить страшно было.

Закрыв за Гаврилой окно, Полина чувствовала себя говном почти такого же качества, каким описал её Марьян. Но открыв дверь ему – Полина послала нахуй. Без церемоний и права оправдаться или объясниться. При друге выплюнула унизительные слова в улыбающуюся рожу.

Её личная жизнь – не его собачье дело. И ему ничего не светит.

Только это было сказано Марьяну, а не отцу. Поэтому сегодня – душевный денечек на две семьи. Очередная серия «неназойливого» сватовства.

Мамы общаются о своем. Варвара исправно выполняет поставленную ей задачу – не отвлекает подругу лишний раз. Вся в Артурке. И вроде как сам бог велел Полине с Марьяном хотя бы немного поворковать. Но Полина не настолько лицемерка, как о ней можно было бы подумать.

От Марьяна по-прежнему воротит. Её максимум – не устраивать прилюдный скандал. Не дать по морде.

Она кладет на перилла свой мобильный. Отрывается взглядом от отцов, по которым видно – они искренне получают удовольствие от проводимого вместе времени. Опускает вниз.

Открывает переписку с Гаврилой, мучается в миллионный раз, не зная, что написать.

Не выдержит получить от него очередное сухое: «ок». Она хочет снова чувствовать, что в любую секунду можно нырнуть в Душевного и захлебнуться его любовью. Она привыкла к этому. Она нуждается.

Закусив губу, печатает:

«Я очень скучаю по тебе. Умру, если не оттаешь…».

Сознательно не пишет «простишь», потому что для прощения ему нужно, чтобы она поменяла поведение. А она… Его любимая слабачка.

Смотрит на экран, медитирует на галочку, ждет, когда появится вторая, но…

– Поль…

Вместо нее доносится обращение из-за спины.

Полина блокирует экран, смотрит через плечо. Надеется, что сходу понять дает: обратившийся извинительным тоном может сразу нахрен идти. Но похоже, что нет.

Потому что Марьян всё же останавливается рядом. Чуть дальше, чем встал бы, не случись того разговора с Артуром и не испытывай он… Вряд ли вину, скорее досаду, что так проебался.

А Поля даже поблагодарить его готова – у нее теперь есть официальное основание презирать парня, который в жизни не исполнит поставленную перед ним задачу… И которого совсем не жаль.

– Ну хватит дуться, Поль…

Марик почему-то считает, что ещё и так можно попытаться, а Полина игнорирует.

Снова поворачивает голову и смотрит перед собой. Лучше на поле, чем на эту кислую мину.

– Ты же не понимаешь, как меня бесит…