Посреди утра его вызвали в кабинет Шегнифа. Великий Визирь не стал тратить время на приветствия.

— Оба дулулика сбежали. Как птицы из клетки!

— Они, должно быть, решили, что ты поверил в мою историю, — сказал Улисс. — Они знали, что правда рано или поздно восторжествует.

В действительности он в это не верил, но решил произвести на Шегнифа впечатление.

— Ответственный за них офицер открыл дверь, чтобы войти в комнату и они вылетели через дверной проем, прежде чем он попытался остановить их. Они куда проворнее нас. Летучие пролетели в зал, который оказался достаточно просторным для их крыльев. Им повезло: зал был пуст и они протиснулись в окно, которое, к несчастью, оказалось незарешеченным. И теперь мне придется объяснять Шаузгрузу обстоятельства этого бегства.

Под Шаузгрузом подразумевался правитель, король, султан, наместник всевышнего. А дословно это значило — Длинный нос. Сейчас Шаузгрузом был Зигбруз IV, но ему не хватало двух лет до совершеннолетия, так что фактически правил Шегниф, но его в любой момент могли сместить по приказу Зигбруза. Правда, у того были веские причины не выживать Великого Визиря. Согласно Зеби, здесь и раньше происходили дворцовые перевороты, когда визири вырезали правящие фамилии и основывали собственную династию. Это случалось не часто, так как нешгаи были терпимее и менее агрессивны по сравнению с людьми, но все равно достаточно, чтобы каждый правитель дважды подумал, прежде чем смещать своего визиря. Особенно, когда племянник Шегнифа был главнокомандующим армии, а также владельцем множества ферм, рабов и торговых кораблей.

— Мотивом их бегства послужило то, — сказал Улисс, — что дулулики знали о моих намерениях. И они посчитали само собой разумеющимся, что ты согласишься с моими идеями. А это значит, они собираются напасть, прежде чем мы воплотим наши проекты в жизнь. И нападут, неважно, примешь ли ты мои предложения или нет, поскольку уверены, что так оно и будет. Значит, единственный выход предупредить их неожиданную атаку — согласиться с моими идеями.

— Не надо так уверенно, — сказал нешгай. — Думаешь, ты схватил меня за нос и можешь делать все, что тебе заблагорассудится, но ведь я мор решить иначе. Мы — древний народ и единственный народ, далеко продвинувшийся в науке и технике, и мы не станем полагаться на коротконосых фокусников, чтобы обуздать врагов.

Улисс не возражал. Шегниф был расстроен, даже испуган бегством обоих летучих и его последствиями. Он отлично знал, что ему чертовски необходимо Обещанное Улиссом, но надо было поддержать собственную репутацию, набраться храбрости и заставить человека поверить в могущество нешгаи. Он будет хвастать и заливать сколько заблагорассудится, а потом они с Улиссом обсудят, что предстоит сделать. Собственно, минут через пятнадцать так и произошло, когда у Шегнифа, наконец, иссякло дыхание и воображение.

Наступила долгая тишина. Потом Шегниф рассмеялся, поднял свой хобот так, чтобы Улисс мог в полной мере оценить его удовольствие, и произнес:

— Однако это ни в коей мере не помешает обсудить, что тебе потребуется. Собственно, существует такая вещь, как реализм. А ты вышел из народа более древнего, чем нешгаи, хотя я бы не хотел, чтобы ты говорил об этом нашим рабам или кому-нибудь из нешгаи.

Было очевидно, что Шегниф не захочет изготавливать порох, поскольку не желает, чтобы о нем знали люди, рабы и вольнонаемные.

А это значило, что рабы были недовольны и уже поднимали восстания. С другой стороны, возможно, они были вполне довольны, но Шегниф достаточно знал человеческую натуру, чтобы понять, что они постараются захватить власть при первой же возможности, пусть даже без видимой на то причины.

Улисс высказал свои соображения о контроле за порохом. Шегнифу понравились секретные заводы, где порох изготавливали только нешгаи. А Улисс согласился на это, поскольку было жизненно необходимо получить порох любой ценой. Да и так называемый «секрет» удержался бы недолго. Нешгайские рабочие где-то обмолвятся, а чуткие уши рабов услышат. Или, не случись этого, Улисс сам мог сболтнуть слово. Все люди знали, что древесный уголь, серу и калиевую или натриевую селитру смешивают в определенных пропорциях. А раз «секрет» найден, его уже не забудут. Никогда? Видно, нет. Человека, который жил десять миллионов лет назад, мало заботили подобные концепции. Прошло некоторое время, и он забыл.

Потом Улисс напомнил, как строятся дирижабли. Это потребует больше техники, сноровки и материалов, чем порох. Шегниф нахмурился и сказал, что ему придется снять некоторые ограничения. Но для собственной безопасности Улисса и из-за создавшегося положения ему не разрешается летать где вздумается.

Стало очевидно, что Шегниф не понял или не желал понять основной идеи Улисса. Тот хотел применить воздушный флот сначала против вигнумов. Собственно, он хотел использовать флот только на периметре Дерева, где он не подвергался бы нападению большого числа летучих людей и мог бы контролировать соблюдение границы врагом.

Улисса раздражала эта робость и недальновидность. Однако нешгаи были не единственным народом, страдавшим близорукостью. Что ему теперь оставалось делать — готовить оружие, дирижабли и персонал и заботиться об их назначении.

Перед окончанием совещания они столкнулись еще с одной трудностью. Шегнифу не понравилась идея, что воздушные силы будут состоять, в основном, из людей. Он хотел иметь на борту дирижаблей как можно больше нешгаев.

— Но здесь дело в весе, — убеждал его Улисс. — Чем больше нешгаев на корабле, тем меньше топлива и бомб. Ты снизишь радиус действия и боевую мощь.

— Это не существенно, если дирижабли действуют у края Дерева. Они находятся вблизи базы и для компенсации могут совершить больше полетов. В этом проблем не будет.

Когда на следующий день Улисс увидел Авину его обуяло чувство счастья и вины. Хотя вина была беспричинной Ведь Луша и Зеби были людьми, а не поросшими шерстью клыкастыми, хвостатыми и кривоногими созданиями. Он вправе был делать все, что заблагорассудится и выбрал в первые любовницы Зеби.

И все-таки Авина задавила его вспыхнуть. Чуть позже, заговорив с ней, он почувствовал радость, сердце стало биться чаще, а дыхание вдруг сделалось неровным.

Это было не то, что человек его времени назвал бы любовью. Это была не любовь в смысле физической близости. Но он возрос до того, что наслаждался ее присутствием, разговором с ней, ее близостью, в общем, полюбил. Он мог бы сказать, полюбил как сестру. Гораздо больше. Собственно, его чувство невозможно было описать. Или, возможно, он признался себе в приступе откровенности, что чувство неописуемо.

Короче говоря, она сделала его самым счастливым человеком на свете с того времени, как он пробудился. А может, даже и раньше.

В ее чувствах сомневаться не приходилось. Когда она увидела обеих женщин, ее глаза широко раскрылись, а черные губы изогнулись, обнажив острые зубы. Хвост выгнулся. Она замедлила шаг, а потом взглянула на него. Она улыбнулась, но улыбки не получилось. И когда она подошла ближе, он смог прочесть выражение под черной маской бархатистого меха. Она была сильно разгневана.