…дискуссия о спасении банков и пакете стимулирующих мер целиком вертелась вокруг вопросов, которые обычно рассматриваются во вводном курсе экономики. Какова величина мультипликатора государственных расходов? Вытесняются ли частные инвестиции государственными? Как быстро можно увеличивать государственные расходы? Если у вас «пятерка» за вводный курс по экономике, то вы эксперт в этих вопросах, ничем не хуже Саммерса или Гейтнера.

Более того, дискуссия о спасении банков также велась при помощи понятийного аппарата, который был знаком экономистам 1920–1930-х годов. По существу, за 80 лет мы не узнали об экономике ничего нового [Clark, 2009].

С точки зрения кейнсианцев, финансовый кризис показал, насколько бессильна монетарная политика в условиях, которые Кейнс назвал «ловушкой ликвидности». К концу 2008 года процентные ставки ФРС США и Банка Англии уже находились на нуле, чего, согласно нормальным представлениям, должно быть достаточно для запуска кредитования и инвестиций. Но желающих одалживать оставалось немного. Что еще хуже, в ситуации падения цен на потребительские товары брать взаймы даже по практически нулевой ставке почти никто не хотел. Должникам пришлось бы потом выплачивать свои обязательства деньгами, приобретшими бо́льшую покупательную способность ввиду произошедшего падения цен.

Следующим шагом было «количественное смягчение», то есть приобретение финансовых бумаг непосредственно у банков и других финансовых институтов. Это помогло придать финансовой системе устойчивость, но практически никак не способствовало расширению объемов кредитования или стимулированию экономики.

В результате ведущие представители «пресноводной» экономики оказались в ситуации, когда единственной возможной формой стабилизационной политики было масштабное фискальное стимулирование, а явные теоретические достижения 1970– 1980-х годов нельзя было применить. В частности, вследствие текущего глобального кризиса совершенно очевидной стала несостоятельность теории реальных экономических циклов.[75]

Трудности, с которыми столкнулась «пресноводная» школа, можно проиллюстрировать на примере полемики о величине мультипликатора государственных расходов. В период консенсуса «пресноводные» экономисты перестали открыто повторять наиболее громкие утверждения 1970-х годов о том, что фискальная политика совершенно неэффективна, и стали обосновывать несколько более правдоподобный тезис о том, что она менее эффективна, чем уверяют кейнсианцы. Если мультипликатор фискальной политики мал, то в обычных условиях более разумно использовать монетарную, а не фискальную политику. Но все меняется, если монетарная политика больше ничем не может помочь. Если никакой альтернативы кроме фискальной политики нет, то чем меньше мультипликатор, тем больше должен быть размер государственных расходов, чтобы компенсировать данное падение спроса.

Некоторые «пресноводные» экономисты, в частности Мартин Фельдстайн, согласились с необходимостью кейнсианского стимулирования. Голос других стих. Но довольно большое число экономистов перешло на крайние классические позиции, утверждая, что события 1970-х годов не просто показали, что у кейнсианства есть свои ограничения, а полностью его опровергли. С момента кризиса началось резкое бегство в сторону бескомпромиссных неоклассических позиций и, более того, в сторону представлений, характерных для XIX века, вроде закона Сэя.

Совсем неудивительно, что теория реальных экономических циклов и экономисты, придерживавшиеся этой традиции, не смогли предсказать глобальный финансовый кризис, равно как и предложить пути выхода из него. В конце концов, вся теория реальных экономических циклов сводилась к доказательству теоретической невозможности подобных явлений и, если оставить в стороне аномалию в виде Великой депрессии, их исторической эфемерности.[76]

Удачно выразить суть этого мировоззрения смог Уиллем Баутер:

Большая часть инноваций в теоретической макроэкономике после 1970-х годов (неоклассическая революция рациональных ожиданий, связанная с именами таких людей, как Роберт Лукас, Эдвард Прескотт, Томас Сарджент, Роберт Барро и др., а также неокейнсианская теория в лице Майкла Вудфорда и др.) – это в лучшем случае какие-то внутренние душевные поиски, отвлеченные от внешнего мира. Исследовательская работа, как правило, исходила из своей внутренней логики, из уже накопленного интеллектуального капитала и эстетической ценности головоломок, присущих устоявшимся исследовательским программам, вместо того чтобы черпать свой импульс из мощной страсти к познанию того, как в действительности работает экономика, не говоря уж о том, что с ней происходит во времена большого напряжения и финансовой нестабильности. В итоге кризис застал профессиональных экономистов врасплох [Buiter, 2009].

Более неожиданным оказалось практически аналогичное бессилие неокейнсианства. Модели DSGE с новыми кейнсианскими свойствами были применимы не больше, чем основанные на теории реальных экономических циклов. Что еще хуже, лежавшие в основе этих моделей теоретические идеи, несмотря на всю свою утонченность, оказались совершенно бесполезными для правительств, ответственных за экономическую политику, и для публики в целом.

Переименование в «новых» кейнсианцев было неслучайным. Как и с другими левыми или прогрессистскими силами в 1980-х и 1990-х годах (например, «новые» демократы или «новые» лейбористы), это было способом адаптации к господству идеологии свободного рынка в лице неоклассической экономики и к новому режиму экономической политики, по-видимому, приносившему успехи и не оставлявшему фискальной политике почти никакой роли.

Неокейнсианцы старались теоретически обосновать, что центральный банк должен в среднесрочной перспективе управлять макроэкономикой, изменяя процентные ставки, а также что необходима фискальная политика, которая обеспечивала бы работу встроенных стабилизаторов. Они не соглашались с теми, кто считал, что монетарную политику следует проводить по «постоянным правилам», а бюджеты нужно из года в год балансировать. С точки зрения неокейнсианцев, не было ничего важнее, чем удовлетворить требование монетаристов и представителей неоклассической экономики и предъявить кейнсианские микрооснования.