«Дело и страдания патриарха Тихона столь огромны, столь единственны в своем роде, что ускользают от холодного и равнодушного взгляда, – говорил в своем поминальном слове проживавший в то время в Праге протоиерей Сергий Булгаков. – Сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. Слова изнемогают и отказываются служить, присутствуя при этом Гефсиманском борении и видя этот Голгофский путь, и только любовь и благодарность стремятся излить себя в словах.

Лишь немногие лица в Церкви столь трагичны в своей земной судьбе и в то же время столь явно отмечены особым помазанием Божественного избранничества. Век, слабый верой, ищет знамений, но знамения не дадутся тем, кто не хочет видеть или слышать. Но для тех, кто имеет глаза и уши, наше время полно великих чудес, и из этих знамений и чудес одним из самых поразительных, как великая милость Божия к Русской церкви в дни гонений и горя, был патриарх Тихон.

…То, что произошло в нем – смерть еще до смерти, прохождение через огонь жертвенного очищения, – оставило неизгладимые черты на его духе; он был закален и вырос духовно, как никто другой. То была особая царственная свобода с полным отсутствием страха за свою судьбу. Каждый ощущал радость в присутствии патриарха, т. к. он не знал страха, хотя и был окружен постоянно грозящей опасностью. Даже мужественные сердца подчас испытывали тайный страх, но он оставался ясным и светлым, даже когда находился на волосок от смерти… Я даже скажу больше: было ясно, что патриарх даже стремился быть принесенным в жертву за свой народ; казалось, им руководит тайная мысль, что его смерть может быть выкупом за свободу народа…

Ныне он молится за народ, страдающий и ослепленный, чтобы он стал верным, чтобы он смог сохранить в чистоте святое сокровище Православия, чтобы он мог возлюбить Бога более, чем свою собственную жизнь. Патриарх в узах во главе России, в узах стал светом мира. Никогда от начала истории Русская церковь не была столь возвышена в своей Главе, как Она была возвышена в эти прискорбные дни испытаний. И во всем христианском мире нет имени, которое повторялось бы с таким уважением, как имя Главы Русской церкви…

И святое имя, которое венчает Ее в дни испытаний, есть имя мученика в Церкви, терпящей мучения, отца его недостойных детей, святейшего патриарха Тихона».

Если, как учит Церковь, соборность исходит от Бога, то путь к ней – в сочетании человеческой воли с волей Божественной, в преображении человеческой природы под воздействием божественных энергий, т. е. в синергизме.

Великий спор о церковной власти, разгоревшийся в послесоборный период в Русской церкви, был связан все с той же проблемой синергизма. Как в Византии ХIV века в лице Варлаама и Паламы произошло столкновение синергизма и самозаконного гуманизма: спор о путях развития человеческой личности, о способах согласования человеческой воли с Божественной, так было и здесь – в связи с конкретным вопросом о природе церковной власти. С одной стороны, было «бюрократическое» понимание церковного управления – как административного принуждения, подчинение которому было обязательным, независимым от требований веры и совести. С другой стороны – было понимание церковной власти как реализации Божественной воли. В России многими верующими так понималась даже царская власть, тем более это казалось несомненным для власти церковной.

Синергическое понимание церковной власти было представлено большинством Поместного собора, затем патриархом Тихоном и его преемниками – митрополитами Петром и Кириллом. Понимание административно-бюрократическое было представлено обновленцами, а затем митрополитом Сергием, фактически вставшим во главе церковного управления. Великий спор потребовал огромных усилий церковного разума, и его исход оказался решающим для судеб Русской церкви, определив также и нынешнее ее лицо. Исход же спора оказался в том, что синергизм в России снова потерпел поражение, как он его постоянно терпит со времен разгрома «нестяжателей». Но соотношение сил было уже новым: церковный синергизм на этот раз явил себя так мощно и авторитетно, что лишь откровенное насилие со стороны государственной власти смогло его сокрушить. Высокой ценой заплатил церковный бюрократизм за свою победу: платой за поддержку государства стал также «синергизм», но не с Духом Божиим, а с духом революции. «Бюрократическое» направление в Церкви также было затем подвергнуто разгрому, но от него остался корень, из которого выросла почти вся нынешняя духовность, а также иерархическая структура Русской церкви. Неизбежная борьба за церковный синергизм – снова впереди… Другой надежды у христианства нет.

Экклезиологические принципы, намеченные Всероссийским церковно-поместным собором, углубленные затем патриархом Тихоном и его ближайшими сотрудниками, не были и не могли быть сразу поняты и осуществлены во всей полноте церковной жизни. Помимо непривычной «новизны» самих принципов, положение осложнялось тем, что расстрелы, ссылки и эмиграция унесли к моменту кончины святейшего патриарха Тихона самых видных иерархов и крупнейших церковных деятелей, которые могли бы своим авторитетом утвердить в общецерковном сознании эти дерзновенные прозрения. Вековые привычки и традиции делали свое дело, приводя к порой непроизвольному искажению соборного и патриаршего замысла о создании подлинно православных форм церковной жизни.

Уже обновленчество, несмотря на все его эффективные нововведения, было в своих духовных корнях течением глубоко реакционным. Оно возвращалось к только что преодоленным Церковью изжитым формам существования. Но если и раньше эти формы приводили к угнетению церковной жизни, то возврат к ним перед лицом воинствующего антихристианства приводил к неизбежному духовному краху.

Однако и те члены Русской церкви, которые сохранили верность патриаршему строю, в большинстве своем еще не осознали с полной ясностью, в чем состоит сущность этого строя. Соборные установления были направлены к тому, чтобы Церковь видимым образом проявила себя как синергическую Теократию, реализация которой требовала предельного напряжения свободной человеческой активности. Но в сознании многих членов Церкви этот образ Теократии подменялся идеей государственного единоначалия, с его системой наследования власти, чиновничьим аппаратом и патриархальным принципом беспрекословного и безответственного послушания «старшим».

Такое частичное отступление с позиций, завоеванных собором, многим казалось единственным способом защитить Церковь от натиска обновленцев и других раскольников. При этом почти совсем был отвергнут тот главный путь сохранения православной церковности в бедственных условиях, который был указан патриархом Тихоном в духе соборных установлений – превращение местной Церкви каждого епископа в самостоятельное и незыблемое основание православия. Как это уже не раз бывало в истории Церкви, кажущаяся благочестивой – а в действительности означающая нежелание откликнуться на Божественный Призыв – попытка удержаться на консервативной позиции в борьбе с антиправославными течениями и на этот раз привела к потере всего, что хотели сохранить. Попытка подменить Боговластие – единоначалием, попытка заменить трудный путь утверждения экклезиологического достоинства каждого епископа как самостоятельной основы Церкви – лжесмиренным послушанием церковно-административному «начальству» привела к разрушению всего патриаршего строя Русской церкви. В результате Русская церковь оказалась ввергнутой в те же бедствия, которые несло с собой обновленчество – частичное восстановление церковно-государственной лжесимфонии и подмена соборно-патриаршего строя Церкви строем административно-бюрократическим…