Лыбится, сволочь лопоухая. Хорошо хоть, не лезет. Морда гадкая, блестит. Коса в локоть, седая мочалка. Нос сломан, ноздри наружу. Усишки жидкие, каждый волос на счету. Лоб на колено похож. А морщин, морщин-то! Да лучше бы я за Эсеха замуж пошла! Адьярай — сопляк, я бы им помыкала, как хотела. Этим помыкнешь, как же! И руки связал, грозный муж.

— Ха, в могила! Ха-аха, в могила! Сортол три жёнка в могила свел! Три толстый жёнка, три бойкий жёнка! Четвертый жена хотеть! Ты, внучка — ничейный внучка. Рыдай-пропадай? Зачем? Быть Сортол жёнка! Боотур спи-храпи, Сортол женись! Ха-аха-а!

— Похихикай мне! Удавлю!

— Дави, внучка! Шибче дави! Сортол любить, если баба давить!

— Оно и видно! Боотур драный!

— Боотур! Бохсоголлой-боотур[40]! Сын Ардяман-Дярдяман, редкозубая шаман! Вот как звать моя! Кто вскарябать земная простор? Кто громоздить восемь штука горный хребет? Ардяман-Дярдяман, моя отец любимая!

— Отец?

— Отец!

— А ты сам чем славен? Заячьим сердцем?

— У Сортол лыжа — девять пар! У Сортол олешки — гурьба бегут! У Сортол чум — ого-го! Кто тундра летит из края в край? Сортол! Кто быстрей снеговей-буран? Сортол! Кто глаз всем отводи? Кто язык болтай, ухо обманывай? Сортол! Кто тебя красть, внучка? По башка исподтишка стучи, в нарта кидай? Я кидай, ты радовайся. Старая муж! Грозная муж! Муж уйти, жена в чум сиди! Муж вернись, жена спрашивай: «Здорово ли ты ходи?» Муж отвечай: «Очень здорово, однако!» Жена желай: «Ходи мирно, не затевай ссора с людьми!» Муж отвечай: «Зачем моя ссора? Моя хитрый, моя объезжать на кривая!» Жена радовайся, люби умный муж. Девка рожай, парень рожай...

Чум у него, значит. Ого-го у него, значит. Три жерди, шкурами крыты. На пол веток набросал, с пихты. Пахнет. Вонючкой Сортолом пахнет. Мокрой шкурой пахнет. Пихтовой смолой пахнет. Дымом пахнет, глаза дерет. Котелок на огне кипит. Из котелка пахнет. Вку-усно! Есть хочу, а просить не стану. Ни за что не стану! Пусть варится, потерплю.

— Кровь олешки бери! Молоко бери! Жирный жир бери!

— Замолчи!

— Нежный белый жир олешки! Вари-вари!

— Чтоб тебя разорвало!

— Нюхай, радовайся! Слюна теки-теки, капай...

Подметил, гад. Увидел, что я голодная. Мама рассказывала, что тунгусы молчаливы. Болтовни не любят, считают ее позором. Ну, не знаю. То ли мама ошибалась, то ли мне достался позорный тунгус-выродок.

— Вари с корешок! Душистик-корешок! Корми любимец-жена!

— Да я лучше с голоду сдохну!

— Зачем дохни? Дохлый жена — плохой жена! Кушай надо, много кушай! Толстый жена, славный! Люби Сортол, день-ночь мясо кушай!

— Да я лучше...

— Лучше! Люби лучше! Хоти, не хоти, люби могучая Сортол...

— Руки развяжи, могучий!

— Ха-аха! Первый раз люби, второй раз кушай. Третий раз рука развязай!

— Как я тебе без рук кушать буду?

— Люби без рука! Другой место есть. Потом Сортол кормить, без рука кушай. Рука развязай, в стойбище жена увози! Детишка строгай, радость получай! Гость в чум приходи, жена гость сразу не корми! Подарок сначала жди. Есть подарок — корми, нет подарок — гони прочь...

— В стойбище? А сейчас мы где?

— Времянка! Сортол умный, времянка держать. В стойбище у Сортол богатая чум, просторная! Лосиный ровдуга крыт, тиски-тыски[41]крыт! Хозяйка сиди почетный место, слева от вход! Молодой хозяйка, внучка-хозяйка...

А ведь полезет, скотина. Он полезет, а Нюргун спит. На снегу спит, не добудишься! Замерзнет насмерть. Ну скажите на милость, кто этого соню-засоню спасать должен? По всему выходит, что я одна, больше некому.

— Ладно, грозный муж. Уговорил. Буду кушать.

— О, хунат! Дялдалэн хунат[42]!

— Буду любить. Детишек строгать буду.

— О, радость! Сказать: этыркэнми[43]!

— Утыркин мой!

— Язык-колода! Жена говорить муж: этыркэнми!

— Этыркенми!

— Язык-золото! Еще говорить!

— Этыркенми!

Говорю, говорю, приговариваю. Он лыбится, в ладоши плещет. Вот же утырок! Все, хватит. Наговорились. Приползла, куда надо, ноги подобрала. Пора любить грозного мужа, старого мужа.

— Н-на!

Ногами — в котелок! Вот тебе молоко олешки! Кровь олешки! Жир олешки! Все, что кипит, в поганую морду! Кушать надо! Много кушать! Толстый муж, славный!

— Аю!!! Энуке[44]! Аю-аю-ю!..

Вопит, сын шамана. Лицо трет, зажмурился. А я, Айталын-боотур, гроза тунгусов, со спины на живот, с живота на коленки, и из чума опрометью — арт-татай! Кэр-буу! Руки связаны, так мы же не на руках бегаем?

А вослед мне Сортол блажит:

— О-о, татат! Ох, что за напасть?!

И за волосы меня — хвать! Напасть напастью, а подхватился же, старикашка... Я с ног на коленки, а с коленок на живот. С живота набок, и он еще сверху навалился. Мелкий, а тяжелый!

— Дурак! Дурак!

— Бить жена! Учить жена!

— Пусти!!!

— Сортол смертный бой жена учить!

Снег валит. Земля дрожит. Сортол кричит. Вот-вот ударит. Лежу ничком, плачу. Горько-горько плачу. Не добежала я, да. Некому Нюргуна спасать.

Замерзнет брат.

— Брат умер, а тебе лишь бы кумыс хлестать?!

Тварь двигалась быстрей голодного горностая, подобравшегося к белой куропатке, и так же суетливо — молниеносными рывками, словно размазываясь между мгновениями. Ни уследить, ни разглядеть, пока острые зубы не прокусят тебе затылок. Лишь мелькал дымный хвост, в ярости охаживая дверной косяк, да тускло блестели когти-ножи, выписывая в воздухе мерцающие полукружья. Угрожали, отвлекали, морочили. Юрюн-боотур в моем сердце заворочался, проснулся, гаркнул во всю глотку: опасность!

— Бурдюк дырявый! Пьянь бессовестная!

— И ничего не пьянь, — прогудел Уот. Я ждал, что он раньше меня превратится в доспешного боотура и ринется в бой, но могучий Уот Усутаакы под градом обвинений превращался в кого угодно, только не в боотура. — И ничего не бурдюк. Мы по делу пьем. Эсеха поминаем, вот.