На столе стояла кастрюля с остатками удона. По полу гостиной расходились, будто рябь, солнечные лучи. Царившее вокруг умиротворение начало меня пугать: вдруг я не создана для спокойной жизни?

– Я впервые за долгое время так сильно привязалась к своему пациенту. Хотя этого делать не стоит. Когда я только стала работать клиническим психологом, то так сильно проникалась историей каждого из своих клиентов, что не могла отделить их чувства от своих.

Гамон немного помолчал, а затем произнес:

– И все-таки, мне кажется, раньше ты никогда не воспринимала проблемы своих клиентов настолько близко к сердцу.

– Может, ты и прав.

Мне снова стало нехорошо, и я вернулась в спальню. Проснувшись вечером, я услышала, как рядом со мной кто-то сопит. Оказалось, это Гамон, который крепко спал, обхватив руками подушку.

– Ты же можешь от меня заразиться, – проворчала я себе под нос, разглядывая его безмятежное лицо, и снова закуталась в одеяло.

К четвертому января жизнь японцев вернулась в обычное русло. У входов в магазины больше не стояли кадомацу[34], а люди с самого утра стекались на станции, чтобы отправиться на работу.

Вечером, когда я вернулась из клиники и мы с Гамоном и Масатикой собрались за столом в гостиной, чтобы вместе поужинать блюдом под названием мидзутаки[35], неожиданно раздался телефонный звонок. Я, пожелав мужу и сыну приятного аппетита, встала из-за стола и подняла трубку.

– Алло. Да, господин Цудзи, что случилось?

– Здравствуйте, простите, мне очень неловко беспокоить вас в такое позднее время… Но я бы хотел, чтобы вы взглянули на письмо, которое я получил от Намбы. Мы можем встретиться лично? Я подъеду к вашей станции метро.

Наспех прибравшись на кухне после ужина, я накинула пуховик и через час с небольшим уже мчалась по темным улицам на своем велосипеде. С трудом переводя дыхание, я притормозила у перекрестка. На его противоположной стороне ярко светились окна семейного ресторана, где мы договорились встретиться.

Я зашла внутрь и подошла к столику в глубине зала, за которым уже сидел Цудзи.

– Простите, что заставила вас ждать, – сказала я и села напротив.

На Цудзи был темно-синий деловой костюм. Обычно, когда мы с ним виделись, он одевался менее официально, поэтому я уточнила:

– Вы после работы?

– А, да. Спасибо, что смогли встретиться в такое позднее время! Я мог бы просто переслать вам письмо Намбы по почте, но мне хотелось обсудить его с вами как можно скорее. Завтра с утра я уезжаю в командировку.

С этими словами Цудзи открыл портфель, вынул папку, достал из нее листок бумаги с напечатанным текстом и протянул его мне.

– Видимо, господин Намба тоже много о чем размышлял после нашей встречи.

Вот что он написал:

«Уважаемый господин Цудзи!

Спасибо, что проделали такой долгий путь, чтобы встретиться со мной.

Мне казалось, я уже полностью пропитался духом Тоямы, но, почувствовав запах Токио, который вы привезли с собой… Я, признаться, немного затосковал по своей бурной молодости, которую провел в столице.

Я много думал о деле Канны Хидзириямы, но все еще сомневаюсь по поводу своих набросков… Мне кажется, их не стоит привлекать к делу в качестве улик. Понимаете, ведь люди могут все превратно понять, тогда не просто пострадает репутация покойного господина Хидзириямы, под ударом окажутся и его близкие, в том числе его дочь. На занятиях мы все спокойно относились к тому, что она позирует вместе с обнаженным мужчиной, не просто так. К господину Хидзирияме ходил один студент по фамилии Игараси. Он был крупный, наглый, грубый, совершенно невоспитанный. Но при этом господин Хидзирияма постоянно расхваливал его работы. Как я понял, другие ученики тоже ощущали его превосходство.

Это случилось после моего второго занятия у господина Хидзириямы. Я шел по коридору в сторону туалета и увидел, как Игараси со смехом что-то рассказывает его дочери. Когда я вышел из туалета, ее уже не было. В коридоре стоял один Игараси, сжимая в руках телефон. Он похвастался: «Теперь у меня есть ее номер». Я удивился и, кажется, ответил что-то вроде: «Ого, теперь и у школьников есть мобильные…» Потом спросил: «Что ты хочешь с ней..?» и в шутку добавил: «Она ведь еще в средней школе. Тебе что, нравятся маленькие девочки?»

Но Игараси ответил очень серьезно: «Наоборот, обычно в девчонках ее возраста нет никакой женственности и сексуальности. Но она другое дело. Думаю, я смогу ее дожать, и она на все согласится». Честно говоря, его рассуждения показались мне любопытными. Впрочем, я все равно понимал, что это неправильно, поэтому попытался осадить Игараси: «Ну и странные у тебя фантазии». Однако он возразил: «Но она сама сказала, что уже делала это с бывшим парнем». Чем закончился наш разговор, я не помню.

После урока мы сидели за столом и ели угощения, которые приготовила госпожа Хидзирияма. Игараси сидел рядом с ее дочерью, они весело о чем-то болтали. Не то чтобы я верил всему, что рассказал мне Игараси, но в итоге пришел к выводу, что, видимо, эта девушка рано повзрослела и была уже достаточно зрелой, чтобы осознанно согласиться позировать на занятиях у своего отца.

Я вспомнил об этом эпизоде совершенно случайно, вечером после того, как вы с госпожой Макабэ уехали. Я подумал, это может помочь лучше представить себе обстановку в доме господина Хидзириямы, поэтому решил вам написать. Простите, если зря потратил ваше время.

Спасибо большое за угощения, которые вы привезли.

Буду рад снова видеть вас в Тояме.

Сумито Намба»

Цудзи молча сидел, дожидаясь, пока я дочитаю, и даже не притронулся к своей чашке кофе. Как только я оторвала глаза от бумаги, он растерянно заговорил:

– Прочитав письмо, я не мог понять, как действовать дальше, поэтому и попросил вас о встрече. Мне хотелось услышать ваше мнение, – признался он.

– Очевидно, обстановка на этих занятиях была совершенно неподходящей для девочки возраста Канны.

Цудзи с облегчением вздохнул и кивнул:

– Значит, вы тоже так подумали…

– Да. А еще этот рассказ подтверждает информацию о студенте-художнике с занятий Хидзириямы, который приставал к Канне.

– Действительно, ее подруга ведь упоминала о нем.

– Да. Затем… – Я снова посмотрела на письмо и тихо произнесла: – Бывший парень…

Канна не упоминала никого, кто мог бы оказаться этим «бывшим». Она говорила, что в школе практически не было парней, которые ей нравились. Хотя одна ее фраза никак не давала мне покоя: «Я смогла довериться… только одному человеку». Эти слова меня очень удивили, поэтому я запомнила их так отчетливо. Конечно, вовсе не обязательно, что «бывший» и есть этот «один человек», но, учитывая, сколько лет было Канне на момент знакомства с Игараси, то, скорее всего, она рассказала ему про своего первого молодого человека. Это само по себе уже было важной информацией для нас.

В ресторане