— Что будем петь, миледи? — раздался голос из динамика.

— Я… не знаю, — она пожала плечами, всматриваясь в темноту за стеклом, где маячили две фигуры: Тенгиза и Рональда. Еще одна незримо присутствовала поодаль. Там, прислонившись к дверному косяку стоял этот угрюмый крепыш с толстенными бицепсами — Валико. Его Люда нелюбила и побаивалась. Он с Тенгизом вечно говорил по-грузински, сердито косясь на нее, наверно, какие-то гадости. Самое странное, что он и по-русски говорил без малейшего намека на грузинский акцент. Но по-настоящему она удивилась, когда однажды увидела, что он, стоя у киоска, читает сквозь стекло английскую газету, и даже усмехается, читаючи. Правда, перехватив ее взгляд, тут же сделал тупое лицо и сунул руки в карманы…

— Ну, есть же у тебя кто-то из эстрадных кумиров? Ты ведь поешь их песни? — допытывался Рональд.

— Да, конечно, — спохватилась Люда. — «Позови меня с собой». Вы сможете мне наиграть?

— Ну разумеется, миледи, только ее мы и играем.

В кабине зазвучала музыка.

— А с какой громкостью петь? — закричала девушка.

— О господи! Да с какой угодно, мы тут все смикшируем…

Музыка опять началась с начала, и Люда запела.

Рональд сорвал наушники и, убавив звук до минимума, обернулся к Тенгизу.

— Слушай, старик, тут глухой номер!

— Ты хочешь сказать, что она э-э-э… не совсем хорошо поет? — холодно осведомился Тенгиз.

— В наши дни это вовсе и не требуется от человека, чтобы вылезти на эстраду. У половины наших певичек нет ни голоса ни слуха. Но ведь она же не умеет и держаться на сцене, не умеет двигаться… Слушай, кстати, у меня сейчас есть дуэт сестер-близняшек, вот это девки! И поют, и пляшут, а как сосут…

Однако крепкая рука Тенгиза неожиданно сгребла его за шиворот и подтянула повыше, и свистящий шепот в самое ухо произнес:

— Ну ты, козлиная рожа, когда мне потребуется, я себе сосок сам найду, а не найду, ты мне это сделаешь. Так вот, эта девочка хочет петь. И пусть поет! И ты это для меня сделаешь, если хочешь еще жить в этом городе.

Не на шутку струхнувший Рональд, тем не менее поправил рубашку и сказал:

— Разумеется, все будет как ты хочешь, Тенгиз. Только кто за все это будет платить? — И, встретив ненавидящий взгляд молодого человека, затараторил: — Да-да, удовольствие сделать из человека звезду стоит денег. Надо нанять учителя пения, учителя по движению, учителя по хореографии. Это полторы тысячи баксов в месяц. Сам я, как ты знаешь, ни танцевать ни петь не умею, но я и не лезу. Дальше, ей надо написать песенку и слова. Это еще две штуки. Ты же не хочешь, чтобы я брал стихи каких-то бездомных студентов Литинститута? Снять клип стоит 10 тысяч баксов, а запустить его по телевидению — еще 20 тысяч. Записать сингл — опять 10 тысяч… Но самое главное — если хочешь, чтобы раскрутка была серьезной — нужно нанять крутое рекламное агентство, которое начало бы сватать ее в крутые журналы, в МТВ, организовало бы ей несколько концертов, заказало бы несколько газетных статей, организовало бы показ всего этого на Западе… У меня при всем моем желании нет таких денег, Тенгиз, — мягко подытожил он. — Все, что у меня есть — вот эта студия.

— И сколько на все это потребуется денег? — держа себя в руках осведомился Тенгиз.

— Тысяч триста-четыреста… — промямлил Рональд.

— Ты мне в баксах говори, — оборвал его Тенгиз. — Сколько это будет тысяч долларов?

— Я тебе и сказал в баксах. Все это будет стоить триста или четыреста тысяч долларов.

— Вот как? — изумился Тенгиз. — А сколько же тогда получают эти… артисты?

— Артисты получают сущие пустяки, поверь мне. А вот те, кто их раскручивает — действительно имеют десятки и сотни миллионов долларов, как твои друзья, Мося и Мирза, — мечтательным тоном произнес Рональд.

Музыка кончилась, и Тенгиз сделал Люде знак выйти.

— Все прекрасно, малышка! — сказал он с улыбкой. — Ты просто классно поешь, и Ромик хочет тебя записать на пленку. Правда, старикаша? — спросил он с теплой улыбкой. Рональд с заискивающей улыбкой закивал. — Теперь вот осталось только подобрать тебе хорошую песенку. Ромик берется найти нам классного композитора и стихоплета. На той неделе мы ему позвоним…

Распрощавшись с хозяином оба вышли на улицу. Люда оживленно рассказывала, как лет пять назад Рональд, тогда еще звезда, приезжал к ним в городок с гастролями. Тенгиз же был мрачен и отвечал односложно. Жизнь опять напомнила ему о финансовых проблемах. Несмотря на то, что он был членом могущественнейшего мафиозного клана, он вовсе не купался в деньгах. Конечно, раз в месяц, когда он отправлялся на сбор дани с порученных ему «грядок» (так они с ребятами между собой называли торговые площадки), он без особого доклада прикарманивал три-четыре тысячи долларов, которых ему в обще-то хватало на то, чтобы потратить в течение месяца, и лишь в конце месяца ощутимо чувствовалась некоторая нехватка средств. Теперь же, когда в жизни его появилась Люда, денег просто ни на что не хватало. Ей очень к лицу были хорошие модные вещи, они умела носить их, у нее был прекрасный вкус, но какой-то простенький плащик из бутика стоил добрых полторы тысячи, квартирка на Пресне — пятьсот, кое-какая меблировка — две… Не говоря уже о том, что надо было еще и чем-то питаться, а нормальный (по его понятиям) ресторанчик обходился в две сотни долларов на двоих.

Голод при этой мысли явственно напомнил о себе, и пошарив взглядом по сторонам, Тенгиз велел Валико остановиться у модерного здания с полированными окнами иссиня-зеленого стекла и помпезной искрящейся зелеными же огнями вывески «Казино иЗУМРУД». Это казино было названо по имени Зумруд-ханум, жены Мирза-аги, и Тенгиз был здесь частым гостем.

Поставив джип на стоянку, Валико поспешил за хозяином. Как ни странно, он все еще стоял в фойе и «разорялся» перед тремя охранниками — здоровенными неграми, которые, по-видимому, не собирались его пропускать.

— Ми не можно пускай, — объяснил один негр с седыми прядями в волосах. — Лутс пут хиз ган!

— Убери от меня свои черные лапы, черножопый! — заорал на него Тенгиз.

Подоспевший метрдотель поспешил успокоить его и объяснил, что в прошлом месяце в казино поднялась стрельба и поэтому они получили категорический приказ Мирзы-аги не пропускать внутрь казино ни какой железки тяжелее зажигалки.

Разъяренный Тенгиз хотел было удалиться, но донесшийся из ресторана аромат жареного мяса настроил его на миролюбивый лад и он положил на золоченый поднос, который перед ним услужливо держал негр «кольт-спешиэл» и свою любимую «беретту».

Валико тоже пришлось положить на поднос свой «макаров», и он прошел в зал, держась позади Тенгиза, который выспрашивал у метрдотеля, а с чего это Мирзе вздумалось заменить белую охрану неграми.

— О, только из соображений престижа, — отвечал тот. — Нашим людям нравится чувствовать себя плантаторами. Мы еще и официанток заменим на негритосок.