– Я вырос здесь и знаю эту забегаловку. Раньше это был вполне нормальный кабачок, где жбанили по вечерам работяги. А сегодня туда ни один из местных не сунется. Если мы растворожим этим сволочам хари, станем героями всего района Я уже переговорил с парнями из других групп. Они тоже готовы помахаться. Нас наберется человек тридцать или сорок.

Нижайший даже голоса не повысил. В ситуациях, когда другие срываются на крик, он говорил очень тихо, так, чтобы его внимательно слушали. Он запретил всякое сотрудничество с другими группами. Файльбёк не хотел идти на попятный. Он упирал на то, что помещение там хоть и небольшое, но по вечерам забито под завязку. Одним нам, дескать, не справиться. А сотрудничать с другими никто не призывает, надо объединиться всего-то на один вечер, только ради этого дела. И ничего не будет рассекречено. Файльбёк разработал подробный план. Предусмотрел роль каждого. Лишь Нижайшему предоставлялось самому решать, как он будет участвовать в деле.

Но тут коса нашла на камень. Нижайший был непреклонен. Остальные молчали. Мне лично даже польстило, что Файльбёк так рвется отомстить за меня, но, с другой стороны, я был согласен с Нижайшим: наше движение неприсоединимо. Сегодня мне кажется, что дело было не только в том, работать с другими или нет. Тут был затронут и еще один вопрос не сводится ли роль нашего бесспорного лидера только к церемониальному главенству. Файльбёк и Нижайший на той панихиде не пришли к единому мнению. Потом, во время большой трапезы, они больше не говорили об этом. Мы давно положили за правило: спорные вопросы обсуждать только на панихидах. Но настроение было подпорчено. Всего-то неделю назад мы ощутили себя единым целым, собрались, как пальцы в кулак, и вот он уже стал разжиматься.

Файльбёк еще несколько недель обсасывал план операции «Турецкая кофейня». Правда, теперь он уже думал о том, как нам ее провернуть без участия посторонних, а потому – не применить ли фугас Но в то время мы еще не имели оснащения для таких акций. Профессор нашел в интернете информацию об изготовлении бомб и дистанционных взрывателей. Ее распространили американские парни. Но потом нам пришлось изменить свои планы.

Мы все еще препирались насчет того, какой будет наша следующая акция, и как раз в эту пору меня среди ночи разбудил зуммер домофона, кто-то беспрерывно нажимал на кнопку внизу. Я услышал встревоженный голос Бригадира:

– Звонил Файльбёк. На Джоу было нападение.

Через несколько минут мы уже мчались по венским улицам.

– Ублюдки, – то и дело повторял он. – Сами себе подписали приговор.

Мы хотели заехать за Пузырем. У него не было ни телефона, ни переговорного устройства. Мы стали бросать камешки в его окно на третьем этаже. Но прежде чем он проснулся, пришлось разбудить несколько других жильцов: мы случайно запустили камешками в их окна. Соседи подняли крик и стали угрожать полицией. Нам ничего не оставалось, как смыться и забыть про Пузыря.

В доме на Гюртеле входная дверь была открыта. В коридоре подвала горел свет, никакого шума. Мы продрались сквозь свисавшее с веревок белье Дверь в закуток Нижайшего раздолбана. Кто-то, видимо, пытался вышибить ее с разбега. Косо висевшая планка кое-как удерживала сломанные доски. Нижайший лежал в постели. Руки и ноги были перебинтованы. Файльбёк и Сачок сидели рядом на запачканном кровью постельном белье. Из двух порезов в подушке торчали перья. На полу валялась разбитая стереоустановка. Сачок указал на лежавший на столе кухонный нож.

– Вот чем его сербы пыряли, – сказал он. Спереди клинок побурел от крови.

Нижайший рассказал, как было дело. Оказывается, он опять поставил пластинку с «Хорстом Весселем». Но сербы и не подумали закрывать двери, наоборот, полезли к нему. Он взял кухонный нож и встал на пороге. И тут один из сербов вытаскивает пистолет.

– Я захлопнул дверь и прижался к стене, – сказал Нижайший.

Он немного привстал и махнул забинтованной рукой в сторону угла слева от двери, где висела на гвозде его кожаная куртка.

– А потом все разыгралось очень быстро. Я вдруг услышал грохот, дверь стала рассыпаться. В дыру пролезла чья-то рука. Дверь открыли. И я увидел перед собой серба с пистолетом. Он потребовал отдать ему нож Я отступил к кровати. Он за мной. Я отдаю ему нож А он в меня им же и колет. Другой в это время курочит проигрыватель. Оба тут же смываются. Остальные лупятся в проем. Никто и не думает помочь мне. Я говорю: «Вы все тут замешаны, кроме анголки, ее здесь не было, сами видели».

По словам Файльбёка, он зашел к Джо ближе к вечеру, раны были перевязаны полотенцами.

– В общем-то, – успокоил он, – раны не очень серьезные, несколько порезов. Только две колотые, на ноге, может, опасны, потому что глубокие.

Файльбёк у нас отвечал за медицинское обслуживание. Он умел по всем правилам накладывать повязки. Медикаменты он доставал через знакомого аптекаря.

– Я советовал Джоу обратиться к врачу, – продолжал он, – тогда бы сербов ветром сдуло, но он не хочет.

– Нет, – сказал Нижайший, – это ни к чему. Сами справимся. Не такие уж мы чайники. Я было хотел завести в своей конуре пистолет, но передумал. У нас есть оружие посильнее.

– Вот именно, – подхватил бригадир. – Это сейчас важнее. За Инженера отомстить еще успеем.

– Только без спешки, – предупредил Нижайший, – Через две недели я смогу распоряжаться своим наследством. Вот тогда пусть здесь все сгорит дотла.

Он протянул руку к полке над кроватью и достал оттуда конверт. В нем было письмо из муниципальной управы Зеевальхена. Нижайшему предлагалось получить от судебной опеки право наследования. К письму была приложена и бумага из районного суда.

– Все, что имею, – сказал Нижайший, – принадлежит Движению. Через два месяца мы разбогатеем.

Потом мы выпили пива и сварили для Нижайшего кофе.

Когда уходили, он попросил нас захватить какой-то чемоданчик и хорошенько его припрятать.

– Только не в квартире, – уточнил он. – И не в Раппоттенштайне. Там несколько книг, дискет и рукописей. Они для меня важны. Особенно – изложение «Книги ста глав».

Чемодан взял Файльбёк. Он сказал:

– В подвале дома, где живут мои родители, у них свой шкаф. Там места много.

В тот день пожар на Гюртеле был для нас делом решенным. На встречах в Раппоттенштайне мы только и говорили о том, как провести эту акцию. Файльбёк не особо активничал. Он все еще мечтал о нападении на турок. Но настаивать на этом перестал. На панихидах все сводилось к одной теме – мести за Джоу.

Мы перебрали много вариантов. И все сходились в одном: Нижайший не должен подвергаться опасности. Но поскольку он сам жил в конце коридора, масштабная акция могла бы перекрыть ему все пути. Стало быть, ему надо находиться вне дома и иметь безупречное алиби. Решение было найдено. Пожар на Гюртеле случится в тот день, когда Нижайший будет продавать родительский дом в Литцльберге на Аттерзее. Он показывал нам фотографию дома. Дом был достаточно велик, но для наших сходок совершенно не годился. Подъездной дорогой пользовались соседи: архитектор из Линца и университетский профессор из Вены, они могли видеть всякого, кто заходит в дом. Кроме того, в стене, обращенной в сторону озера, огромное окно, через которое всем проезжавшим вдоль берега прекрасно видно, что делается внутри. Нижайший мог бы поселиться в доме через два года после смерти матери, но он от этого отказался. Второй ключ он отдал не архитектору, который усиленно предлагал свои услуги, а одному крестьянину, с чьими детьми дружил в нежном возрасте. Крестьянин раз в два месяца присылал ему открытку с подробным перечнем объектов, которые он починил или покрасил. Дачники могли пользоваться участком и лодочным причалом. При случае он даже пускал их в дом. Однажды Нижайший прочитал нам фразу из письма крестьянина: «Нижний сортир уплотнил взад». И теперь, когда Пузырь громко портил воздух, что он делал с особым вдохновением, Панда говорил ему: «У тебя надо нижний сортир уплотнить взад».