Они остановились на холме, и Акира долго вглядывался в печальное безлюдье, околдованный усыпляющим веянием ветра и собственными неспешными думами. Ему вдруг почудилось, будто он вышел из-под власти тех многих, порою угнетавших его условностей, какими была полна жизнь, словно скинул старую кожу и остался наедине с миром, не противостоящий ему, а почти слившийся с ним. Что-то в его душе успокоилось, улеглось, пришло в равновесие.

Они спустились с холма и вновь углубились в лес. Земной покров, состоящий из нескольких слоев листьев и веток, мягко пружинил под ногами. Изредка с деревьев срывались холодные капли и падали на волосы, на одежду.

– Вот так, – сказал Акира, ощущая прикосновение влажного ветра к своему лицу, – теперь ты все знаешь: о том, что когда-то давно я служил твоему отцу и почему теперь служу князю Аракаве и что с тех пор моя жизнь похожа на осколок чего-то целого, на недосмотренный сон. Когда-то мне казалось: чудесный мир, он всегда впереди, и нужно идти к нему сквозь расстояние и время, преодолевая немыслимые препятствия, идти, даже если вдруг покажется, что это мираж. Сейчас я скажу по-другому: похвально упорство в достижении цели, но истинно сильные духом иногда отступают. Твоему отцу всегда было свойственно некое трагическое величие, твердость души, подавляющая любую телесную слабость, и все же… многие точки опоры обманчивы. Пойми, Сэтцу ему уже не вернуть.

– Нельзя вернуть Сэтцу… – Лицо Кэйтаро окаменело от боли. – Как же нам теперь жить?!

– В жизни есть много чего другого… Ты еще молод. Можешь пуститься в воинские странствия, ведь настоящему воину нужен только меч в руке да отвага в сердце. Со временем ты окончательно повзрослеешь, тебе придется нести ответственность не только за себя: появится семья, женщины…

– Женщины?! – Кэйтаро отпрянул. – Ну нет! Я не хочу связывать себя с ними!

– Почему ты так говоришь?

– А разве я не прав? Мне объяснял отец! Женщина… сначала она завлекает тебя, притворяясь беспомощной, слабой, кроткой, послушной, потом отдается тебе, вознося на вершины самодовольства и блаженства. А после ты сам не заметишь, как окажешься в ее власти: жесткая, хитрая, она станет навязывать тебе свои желания, опутает сетями лжи, коварства, захочет стать твой гордостью и совестью. Женщин нельзя любить: влюбленный человек похож на пустой сосуд, который на первый взгляд кажется наполненным до краев.

– Вполне понятно, почему господин Нагасава говорил тебе так. И все же могу заметить: это не ты выбираешь, любить тебе или нет. Это любовь выбирает тебя. И если ты отдашь ей силы, она станет давать силы тебе.

Кэйтаро смотрел на него, не скрывая изумления.

– Это как… путь?

– Да. В каком-то смысле это одно и то же. И еще… Существует такая вещь – ветер и поток. Не стоит сковывать себя в проявлении собственного «я» – выбирай самый сильный ветер, самое бурное течение и следуй за ними, действуй по их прихоти, не помышляя ни о чем другом.

– Разве мой отец поступал иначе, Кандзаки-сан?

– Нет. Но сейчас он должен был подумать о тебе.

Вскоре Акира остановился и объяснил Кэйтаро его дальнейший путь. Он предполагал, в каких провинциях мог укрыться Нагасава с остатками своего войска. Дорога предстояла неблизкая, но он надеялся, что юноша справится.

Какое-то время они молча стояли под тяжелым, серым, набухшим влагой небом и смотрели вниз, на полосу леса, бледно золотящуюся сквозь неплотный белесоватый туман, вглядывались в печальные просторы загадочных далей и слушали говорящую о вечности тишину. Было очень тихо, только изредка потрескивали ветки да листья срывались с них с каким-то призрачным звуком, вспыхивая золотистыми огоньками.

– Ну вот, – сказал Акира, – теперь мы можем проститься.

Ничего не сказав, Кэйтаро быстро пошел вперед, но потом вдруг остановился и оглянулся. Глупо было надеяться, но Акира подумал, что юноша хочет поблагодарить его. Однако Кэйтаро решительно произнес:

– Кандзаки-сан, все это было сном! И если мы когда-нибудь встретимся в реальной жизни, я вас убью! Так велел мне отец.

Акира кивнул. Подождал, пока молодой человек скроется из виду, и пошел назад, думая, что пора наконец проститься с прошлым. Кэйко умерла, Кэйтаро – сын Нагасавы. И у него, Акиры, – свой путь и своя жизнь.

Через неделю Акира приехал в Киото – после сражений с войском Нагасавы нужно было пополнить запасы оружия.

После дневных хлопот он решил немного прогуляться и отдохнуть.

Вообще-то самураю его ранга не полагалось путешествовать в одиночку, но Акира давно завел привычку переодеваться в одежду простого воина и блуждать по Киото, размышляя и вспоминая. То же, как он знал, любил делать и Нагасава.

Он шел, глядя на величавое солнце, – оно медленно уплывало за край горизонта, за крыши домов, и все вокруг в этот миг было окрашено в красный и шафрановый цвета.

Дворцы и храмы Киото вырастали из земли и словно задевали небо; в них таилась особая величественная гармония. В такой красоте, думал Акира, всегда есть претензия на вечность. Можно предположить, что здесь центр Вселенной! Однако он привык быть осторожным в оценках. Он знал по опыту: то, что кажется центром мира, на самом деле, как правило, никогда не является таковым.

Услышав шорох, он мгновенно повернулся и тут же заметил мелькнувшую неподалеку тень.

– Кто здесь?

Акира успокоился, увидев, что это всего-навсего женщина, вернее, молоденькая девушка, быть может чуть старше его дочери Аяко. На ней было нарядное кимоно с орнаментом в виде волнистых завитков и плетеный пояс. Юное лицо казалось взволнованным и испуганным.

– Господин! – Девушка сложила руки в просительном жесте. – Я заблудилась, господин!

– Где живет госпожа? – вежливо осведомился он.

По лицу девушки скользнула легкая улыбка, глаза заблестели – она быстро пришла в себя и почти мгновенно освоилась с ситуацией.

– Вы проводите меня, господин?

– Да.

Она сказала, где живет, и Акира все понял. «Ивовый квартал». Но как это жалкое несчастное создание могло оказаться здесь и сейчас, поздним вечером, в одиночестве и темноте? Похоже, девушка поняла его молчаливый вопрос.

– Я пошла погулять с подругой, – объяснила она, – нам хотелось посмотреть город. Мы знали, какой дорогой возвращаться назад, но потом увидели… – Она запнулась, и в ее широко раскрытых темных глазах вспыхнуло пламя страха. – Больные чумой – да, нам сказали, что это чума! – они шли по улице, целая толпа. У них были нарывы на лице, и они, эти люди, выкрикивали что-то ужасное! Мы так испугались, что пустились бежать, и моя подруга затерялась в толпе, а я плакала и без конца сворачивала на разные улицы, пока не оказалась здесь.

Акиру словно стукнули по голове. Чума! Вот когда все окружающие его интриги, все заботы, достижения, общепринятые ценности могут утратить всякое значение и смысл! Нужно срочно отослать Мидори, Масако и дочерей в какую-нибудь дальнюю провинцию, в безопасное место!