Лицо пациента было знакомо. Что-то такое Павел помнил – видео, где этот самый парень на фоне крашеной стены рассказывал о заработке в интернете и своих дорогих квартирах, которые на самом деле снимал на пару часов для съемки.

– Это Миша, – пояснила Соня. – Он у нас недавно, вот, откармливается.

– Не очень-то он старается, – пробормотал Павел. Теперь ему и слойку с компотом расхотелось, было желание выйти на свежий воздух. Подальше от тягостной больничной атмосферы.

– Ты не видел, каким его привезли. Ему дверь вскрывали, он сам не мог открыть. Полечился, пришел в себя и к нам поехал.

Павел представил, как это: лежать на полу, без сил подняться или просто доползти до двери и провернуть ключ в замке. Чувствовать щекой холод пола, смотреть на очень близкие соринки, пыль, липкие пятна от пролитого чая. В последние часы видеть вот это все, а не волшебный 3D-мир, к которому привык.

– Это ужасно, – сказал Павел.

– Он выкарабкается, – ответила Соня, поняв его слова по-своему. – Первые дни приходилось кормить через зонд. – Она указала на Павла вилкой: – Тебя скоро тоже придется. Ты исхудал, ты знаешь?

Еще среди пациентов Павел с удивлением заметил батюшку в измочаленной, потерявшей всякий вид и форму рясе. Батюшка приставал к сидящим рядом, тыча пальцем в потолок, что-то вещал о боге данных, который видит всё и говорит через рекламу в Baidu. Этого отправили на лечение принудительно. Он освящал криптовалюты и новые игры для арок, потом пропал куда-то; как оказалось, проиграл всё имущество в онлайн-казино и скрывался от кредиторов на церковном чердаке.

– Питался летучими мышами, – сказала Соня, доедая суп. – Чуть не устроил пожар, когда их жарил. Рясу не отдает, скандалит. – Она внимательно глянула на Павла. – Я таких пациентов помногу вижу каждый день. Теперь ты понимаешь, к чему ведет твоя работа?

Павел снова промолчал.

После обеда Соня показала ему теплицы – в них пациенты выращивали зелень, морковь, лук и салат. На грядках уже проклюнулись ярко-зеленые ростки, на первый взгляд неотличимые от прочих лопухов и газонной травки. Еще они зашли в церквушку, где пахло склепом, ладаном и сыростью. На скамьях у стен молились волонтерки, склонив головы в платках. Шаги отзывались неуютным эхом, и снова захотелось поскорее выйти.

После смены они поехали к Соне. Припарковались рядом с мусоркой, и Павлу вспомнился рюкзак, который он швырнул в контейнер. Соня про него не спрашивала, и хорошо, потому что Павел не сумел бы ей ответить что-то внятное. Поднявшись, они разулись и разделись, стряхнув с себя наморосивший дождь. Есть всё еще не хотелось, и Соня налила вина себе и Павлу. Свой бокал она осушила сразу, пятью жадными глотками, затем сменила монашеское платье на черный шелковый халат. Его полы то и дело распахивались, между ними высверкивали стройные ноги, и Павел поглядывал туда, ловя момент.

– Из полиции больше не звонили? – спросил он.

Соня качнула головой.

– А с ними ты всё еще общаешься? – Павел имел в виду «контрас».

Соня скрестила руки на груди, сощурилась:

– А ты всё еще работаешь в «Диюй»?

И пошел-поехал старый спор о главном, о том, что весь день стояло между ними, как прозрачная стена. О чипах и Руслане этом, будь он неладен. Соня принялась Руслана защищать, называла Павла глупым и слепым. Неужто он ничего так и не понял после визита в центр? Павел перестал видеть смысл в этом споре, в вопросах и ответах, которые повторялись по заколдованному кругу, и каждый глухо стоял на своем.

Когда они успели скатиться до такого?

Он приблизился, молча коснулся Сониных губ, словно запечатал, и Соня вздрогнула.

– Прости меня, Паш, – шепнула, прижавшись. Ее прохладная рука скользнула под футболку, щекотно сбежала вниз по животу.

Павел не ответил. Не очень понял, за что именно Соня просила ее простить. И не знал, сможет ли снова ей доверять.

Лишь в постели он понял, как соскучился. Исследовал Соню заново, целовал ее угловатое, пахнущее мылом и отчего-то хлоркой тело, скользкое от пота, каждую впадину, каждую родинку, держал за тонкие напряженные щиколотки. Ловил губы, глотая ее прерывистое дыхание.

В какой-то момент Соня оказалась сверху, сильно сжала его бедрами, склонилась, закрыв собою свет. Стало душно. Мир схлопнулся, вывернулся наизнанку, вытряхнул Павла в прошлое, в тенистый лес, и сухая хвоя вновь колола спину, а затем колени, и ладони, и щеку. Из зеркала на потолке уставилось бледное, как рыбье брюхо, лицо, в котором Павел с трудом узнал себя: глаза-провалы, рот-провал, черным отчеркнутые скулы. Над ним склонилась сумрачная неживая тень, тянулась к шее, рыжие волосы вызвали в памяти рыжий закат за частоколом деревьев.

Деревья шумели, качались, и Павел качался в такт.

Душно, тошно.

Он сбросил с себя Соню, вдавил ее лицом в подушку, держа за шею. Ухватил влажное бедро, сдавил сильно, желая вырвать ломоть. Соня шумно дышала из-под упавших на лицо волос, вздрагивала, вцепившись в простыню, а Павел вбивался всё сильнее, вбивая ум на место. Чтобы больше ни-ког-да ни-ка-ких секретов, бля.

Опасно было, он подумал после, лежа под цветастым одеялом и глядя на ставшее нормальным отражение на потолке. Думал, придушит или сломает что-нибудь. И что-то всё еще давило сверху, сжимало шею. Погано было. Противно от себя. Он даже извинился.

А Соня только отмахнулась и растянулась поперек кровати, глядя на Павла из-под редких и светлых ресниц.

– Знаешь, оно мне никогда не нравилось, – сказала вдруг, указав на зеркало, и рассеянно улыбнулась. – А сегодня прямо даже неплохо. Необычно.

Рыжий, как трубная ржавь, закат, и мох, и пот, и влажное сопение.

Павел спустил ноги на пол. Ламинат был теплым, словно его грели снизу.

– Дай сигарету.

– Ты же не куришь.

– А теперь курю.

Бессменный «Шуанси» и зажигалка лежали на подоконнике. Натянув джинсы, Павел взял пачку и вышел на балкон. Без футболки было прохладно, но возвращаться за ней в комнату не хотелось.

С каждой затяжкой его немного отпускало, как будто он ослабил узел галстука. Вдруг придумался участок кода, который можно было ввинтить в прошивку, чтобы чип слушался команд извне. Пока теоретически, конечно, но железо позволяло. Павел вспомнил, что записал контакты господина Фаня в караоке, и ухмыльнулся. К черту Маршенкулова и этику его, с ним потом договорятся. Как сверху скажут, так он и станет делать.

Ночь была прозрачной, как будто солнце не ушло, а прилегло за горизонт. Взвыла скорая на проспекте за домами, в зарослях жасмина во дворе пел соловей. Под балконом возился какой-то парень в vr-очках. Он вдруг выбросил руки перед собой, будто рубанул мечом, затем развернулся на мыске и рубанул еще раз, всё это в полной тишине и сосредоточении. Будущий пациент «Благих сердец», сто процентов. Ну или морга: когда теряешь связь с реальностью настолько, можно и под поезд угодить.