Когда они проходили по холлу, Эйвери отметила, что гостей в отеле прибавилось. Столпотворения не наблюдалось, но ситуация явно улучшилась.

Айсис приветственно подняла руку, Эйвери махнула в ответ и лишь после этого сфокусировалась на более важном обстоятельстве – на ладони Джоны, скользнувшей по ее талии. А через пару секунд его пальцы коснулись и ее бедер.

В номере бога Тики они обнаружили Сайруса. Еще раз зевнув, она полезла в кошелек, достала купюру в двадцать долларов, сунула Сайрусу в карман, а сама еле добрела до середины номера и с шумом рухнула на кровать.

Сквозь полуприкрытые веки она видела, как Джона провожал Сайруса, а потом закрывал за ним дверь.

– Ты этому парнишке приглянулась.

– Знаю. Он очень милый.

Джона медленно повернулся и пристально на нее посмотрел:

– Скажи честно, как за двадцать шесть лет жизни на твоем острове тебя ни разу не похитили?

– Законы улицы. И глубокое понимание всеми, что похитить меня может только тот, кто этого достоин.

– Н-да? – Джона сунул руки в карманы, несмотря на то что потихоньку приближался к ней.

Она приподнялась и оперлась на локти, словно вдруг ее усталость прошла:

– Будет симпатичным парнем. Хотя есть небольшое самомнение, вполне простительное. – Она пробежалась глазами по его торсу, длинным сильным ногам, туфли он уже снял. – Станет успешным. Обязательно со своим вертолетом. И хорошим, – ее взгляд скользнул к недвусмысленной выпуклости на его джинсах, – достоинством.

– Достоинством? – хмыкнул он и рассмеялся своим восхитительным ха-ха-ха, от которого по ее спине пробежали сладкие мурашки.

– С достойным интеллектом. Достойным нравом. И вообще будет достойным человеком.

Джона и его достоинство образовали вмятину на матрасе рядом с ней, а вокруг его великолепных кудрей светился солнечный ореол.

– Каким бы симпатягой он ни стал, может валить куда хочет, потому что он опоздал. После того как я вытащил тебя, тонущую, из воды, ты, Эйвери Шоу, моя собственность… – Он сопровождал свой речитатив поцелуями, долгими, неспешными, горячими, заставляющими ее таять. – Вся моя.

– О’кей! – Она обвила его руками и привлекла к себе в ожидании чего-то большего, нежели поцелуи.

А смена часовых поясов пусть катится ко всем чертям. В ближайшие дни она собиралась тонуть в одном лишь наслаждении. Упиваться наслаждением, умирать от наслаждения. С этой самой минуты.

Слетевшее с ее губ «О’кей» – с «О» заглавной – никогда не было столь всеобъемлющим и точным.