– Мариночка? – повторила Журавлева и под влиянием интуиции протянула Леониде Васильевне фотографию девушки, убитой в квартире ее племянницы. – Случайно это не она?

– Да, это Мариночка… – растерянно подтвердила старушка. – Очень милая девушка… только она на этой фотографии плохо выглядит… видимо, неудачный снимок!

Девушка на фотографии действительно плохо выглядела, что было неудивительно: она была убита ударом ножа.

– Вы сказали, что она странно себя вела, – напомнила Журавлева старушке. – В чем это заключалось?

– Ну… понимаете, она так просила позаниматься с ней! Говорила, что это для нее очень важно, что ей нужно ехать в Канаду. Я пошла ей навстречу, отменила занятия с племянником Варвары Сергеевны… вы представляете?

Наталья, конечно, не представляла, однако кивнула, чтобы Леонида Васильевна не отвлекалась.

– Так вот, я пошла ей навстречу, а она… она посетила только два занятия и пропала! Представляете себе? А с французским у нее было не очень хорошо, и двух занятий, разумеется, было недостаточно! Как вам кажется – это странно?

– Да, действительно довольно странно… – согласилась Наталья. – А скажите, Леонида Васильевна, вы ведь не берете к себе в ученики случайных людей?

– Да как же можно! – воскликнула старушка. – В наше время нельзя пускать в дом случайного человека! Вы же работаете в милиции, должны знать, какой сейчас разгул преступности!

– Совершенно верно! – подтвердила Наталья.

– Так что я беру учеников исключительно по рекомендации! Вот, например, Машенька – внучатая племянница Зюки!

– Кого? – удивленно переспросила Журавлева. – Какой злюки?

– Не злюки, а Зюки! Зинаиды Аполлоновны Полуэктовой!

Леонида Васильевна ожидала, наверное, что ее гостья восхищенно ахнет, но та замешкалась.

– Вы не знаете, кто это такая? – предположила старушка.

– Честно говоря… – смущенно протянула Наталья.

– Зинаида Аполлоновна была когда-то очень известным концертмейстером! – сообщила Леонида Васильевна. – И мы с ней знакомы… я вам не скажу, сколько лет, а то вы подумаете, что я – древняя окаменелость! Короче, я беру учеников только по очень приличной рекомендации.

– Понимаю, – кивнула Журавлева, – понимаю и одобряю. Но вот та… Мариночка, которая так странно себя вела, – вы не помните, кто вам ее рекомендовал?

– Мариночку? – старушка задумалась, шевеля губами. – Минуточку… действительно, кто же ее рекомендовал… точно не Зюка и не Варвара Сергеевна… может быть, Аристарх Платонович? Нет, не он… он в то время лежал в реанимации… что же это такое? Неужели у меня начинается склероз?

Леонида Васильевна глубоко задумалась, шевеля губами.

– Нет, никак не могу вспомнить!

– А вы попробуйте встать на то же самое место, где вы находились, когда это произошло. То есть когда вам рекомендовали эту девушку, Марину. Моя бабушка всегда так поступала, если хотела что-нибудь вспомнить.

– Да что вы говорите? – заинтересовалась Леонида Васильевна. – Надо попробовать!

– Но вы помните, где были в то время? – озабоченно спросила Наталья.

– Конечно, помню! – старушка засияла. – Разумеется, я была возле телефона!

Она опустилась на венский стул возле телефонного аппарата и уставилась на стенной календарь с фотографиями ярких разноцветных попугаев.

– Вадик! – выпалила вдруг Леонида Васильевна, ткнув пальцем в желто-зеленого попугая. – Ее рекомендовал мне Вадик, внук Ляли Коржиковой!

– Вы уверены?

– Абсолютно! Я тогда еще подумала, что он чем-то похож на этого попугая!

– Что, он так ярко одевается?

– Нет, он иногда так склоняет набок голову и смотрит, полуприкрыв глаза! А знаете, Наташенька, ведь это совершенно замечательный способ! Спасибо вам, теперь все время буду так поступать, если что-то забуду!

– Скорее не мне, а моей бабушке, – скромно возразила Наталья. – А кто такой этот Вадик?

– Я же вам сказала – внук Ляли Коржиковой, она когда-то работала в театральном институте. Она умерла несколько лет назад, а Вадик… кажется, работает в Эрмитаже… а это что-нибудь да значит, не правда ли? Наверное, он приличный молодой человек, если его взяли на работу в Эрмитаж!

Наталья хотела сказать, что не место красит человека, а человек место, и то, что неизвестный ей Вадик работает в Эрмитаже, ровным счетом ничего о нем не говорит. Однако она решила промолчать, чтобы не сбивать забывчивую старушку с мысли. Вместо этого она спросила ее, не знает ли Леонида Васильевна адреса или телефона «приличного молодого человека».

То, что неизвестный Вадим работает именно в Эрмитаже – там же, где Старыгин, – очень заинтересовало капитана Журавлеву. Можно сказать, она почувствовала свежий след.

Старушка достала из очередного ящика толстую, растрепанную записную книжку и принялась перелистывать ее.

– Вика… Зюка… Лиля… – бормотала она. – Ну, вот она, Ляля Коржикова! Записывайте, Наташенька!

Журавлева записала телефон и адрес Вадима Коржикова и откланялась, поблагодарив Леониду Васильевну за содействие.

Шаамер, старший жрец Дома Чисел, спрятал за пазуху деревянный футляр с папирусом, огляделся и покинул площадку перед жалкой хижиной колдуньи.

На душе у него было тяжело. Ему пришлось сегодня совершить тяжкий грех убийства, один из самых тяжких грехов на золотых весах справедливости. Даже дважды он обагрил человеческой кровью священный ритуальный нож. И не просто человеческой кровью, но чистой кровью жрецов! Перевесит ли на весах Анубиса этот грех польза, принесенная его поступком?

Шаамер не сомневался, что поступил так, как следовало, как велел ему долг жреца, хранителя священных чисел.

Если бы молодой Ат Сефор, самонадеянный, исполненный гордыни жрец, заполучил в свои руки папирус Тота, если бы он прочел его и понял, какой властью, каким неизреченным могуществом заключенное в нем знание наделяет своего обладателя, – трудно представить, к каким последствиям это могло бы привести. Молодой жрец не устоял бы перед искушением, воспользовался могуществом Священного Числа, чтобы приобрести богатство, влияние, благосклонность фараона, любовь прекрасных женщин… да мало ли что еще, мало ли соблазнов, которыми Отец Лжи, Сет, да будет проклято его имя, застилает глаза нетвердых в вере людей! И хрупкое равновесие тьмы и света, добра и зла было бы нарушено, перемирие между Осирисом и Сетом прервалось бы, и мир рухнул в пучину неисчислимых бед.

Шаамер и сам до конца не представлял, какими последствиями грозило неумелое использование Священного Числа, но его учителя и учителя его учителей повторяли тысячу раз, что это было бы настоящей катастрофой, куда более страшной, чем многолетний неурожай, нашествие голодной саранчи или нападение безжалостных и бесчисленных, как саранча, кочевников пустыни. Они повторяли, что долг жрецов Дома Чисел – беречь великую тайну, следить за тем, чтобы папирус Тота не попал в руки случайного человека…