а верхняя, та, что подлиннее, над ним. Остается перекинуть ее, как плед, через плечо, закрепить, за неимением фибулы, позаимствованной у мамы брошью… Все, готово! Теперь еще бы не размоталось в самый неподходящий момент на сцене…

К килтам прилагаются две простые, без воротников, рубахи со шнуровками у шеи – их сшила бабушка. Девчонки отыскали по сусекам две пары длинных, до колен, вязаных носков, и они вполне сошли за гетры. Завершили образы гордых хайлендеров два широких берета, сшитых из черной шерстяной ткани, и два пучка пестрых перьев какой-то безымянной птички. И, конечно, главное: у каждого в правой руке длинный, ярко блестящий в свете фонарей палаш с «корзинчатой» гардой, в которую вложен кусок красной ткани. В левой – маленький кулачный щит-баклер, и зрителям в первых рядах хорошо видны вмятины и зарубки на металле.

Людмила Николаевна устраивается на стуле, растягивает меха аккордеона, и зал наполняют торжественно-заунывные звуки марша сорок второго хайлендерского полка Британской империи. Играет она отлично, звук получается очень похожим на волынку – резкий, пронзительный. Девчонки с маракасами стараются вовсю, отбивая ритм.

Проигрыш, мелодия меняется, и Ритуля начинает:

Зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где мерзнет заря, как смертельная рана,

Hад россыпью древних январских планет,

Алан Мак-Мэд?..

Мы с Серегой дожидаемся конца первого куплета, кладем на пол палаши и, уперев руки в пояс, выписываем между скрещенными клинками па шотландской джиги. За это отдельная благодарность сценическим фехтовальщикам – отыскали, показали, помогли разучить…

Ритка замолкает, вступает вторая певица. А мы подхватываем палаши и идем по кругу, картинно уставив друг на друга острия.

Уж лучше клинков ненасытная пляска,

И вьюга в предгорьях, где мрак и туман,

Чем взгляд, лучезарнее неба над Глазго,

И сочные губы, и трепетный стан,

Hе правда ли, тан?!..

Кто-то думал, что дело обойдется танцами? Думали, конечно – например, наша классная. Как и все, кто собрался в зале, за исключением тех, кто вместе с нами участвует в выступлении. Я бы и им не стал говорить, но взмахи, удары, лязг сталкивающихся полос металла – все это может испугать исполнительниц, сбить их с толку.

Снова поет Ритуля. Она слегка побледнела – стремительные клинки мелькают совсем рядом, – но ничего, держится.

Сердце леди Хайленда податливей воска,

Если джентльмен в ратных делах знаменит,

Если дедовский меч его, поднятый к звездам,

О щиты чужестранцев победно звенит,

Потрясая зенит!..

А вот теперь все по-взрослому: серия сверху, по подставленному клинку, от которых невольно проседаешь, а удары болезненно отдаются в запястье. Подныриваю под взмах палаша, толчок баклером в открывшийся бок – Серега отлетает, проворачивается на пятке и останавливается, раскручивая перед собой стремительное мулине.

Меч Мак-Мэда не сломлен никем ни в турнире,

Hи средь битв, ни в низине, ни на вольных холмах.

Hо для леди Хайленда нет желаннее в мире

Песен рыцаря в черном, что сводят с ума

Женщин клана Гэллмах…

Моя очередь, и я рублю сверху, с широкого замаха. Аст закрывается сливом и, одновременно уходя в сторону, отвечает косым, с кистевого проворота, в шею. На долю секунды запаздываю с защитой, и клинок прилетает прямиком по ключице, вернее – по прикрывающему ее жгуту пледа. А-оу! Больно-то как…

Мне понятен твой гнев, но поверь мне, как тану,

Бог не создал для мира неподатливых бед.

Уж тебя ли, герой, я испытывать стану,

Как сорвать с плеч врага и башку, и берет,

Алан Мак-Мэд?..

Аст вовремя все понимает – делает три шага назад, свирепо вращает глазами, раскручивает палаш так, что тот расплывается в сверкающий туманный диск. Нормальный ход – дать партнеру перевести дух и снова включиться в ритм схватки.

Запоздал твой совет, ибо чаша испита,

И жестокий урок мной сопернику дан —

Там, где вереск цветет у речного гранита,

Рыцарь в черном лежит, вечным сном обуян.

Я не лгу тебе, тан…

А рука-то обвисла, как бы не перелом ключицы… Но – «шоу маст гоу он». Картинно роняю баклер – он с лязгом катится по доскам, пока не падает со сцены, – перехватываю правое запястье «а-ля Лиам Нисон»[12] и, пошатываясь, иду на партнера. Все, отработанная связка пошла псу под хвост, дальше импровизируем. Спасибо девчонкам, маракасы послушно отбивают ритм, помогая собраться.

Так зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где навек упокоила рваная рана

Ненавистного барда, виновника бед?

Возвращайся, Мак-Мэд!..

Это не фехтование, а рубка, яростная, свирепая, в полную силу. И никакого романтического звона – скрещиваясь, палаши глухо дребезжат или отдаются гулким лязгом, когда удар приходится в подставленный баклер. Удар понизу с приседом, по ногам – Аст высоко подпрыгивает, пропуская клинок. Выпрямляюсь и с шагом бью горизонтально, целя в шею – так, чтобы слышен был на замахе свист лезвия…

Hе видать мне ни пира, ни свадебной пляски,

Пенный кубок не пить, не обнять тонкий стан.

Брошен плед мой в костер, и в неистовом лязге

Гордых горских клинков клан Гэллмах, гневом пьян,

Меня проклял, о тан!..

Финальный удар Аст неожиданно пропускает – кончик клинка задевает лоб, над правой бровью. И Серега не подкачал: поднес левую руку ко лбу, картинно качнулся и с грохотом повалился на доски. А я победно вскидываю руку с палашом, поворачиваюсь к залу и встречаюсь взглядом с Галиной. Она рвется на сцену, Татьяна Иосифовна деликатно ее удерживает – но надолго ли этого хватит?

Рыцарь в черном, укравший сердце нежное леди,

Рыцарь в черном, затмивший ей песнями свет,

Он, уснувший навек в окровавленном пледе,

Рыцарь в черном – мой брат, Эдвин Мак-Мэд…[13]

Секундой позже ко мне присоединяется Аст, и вместо аплодисментов зал испускает общий испуганный вздох. Оборачиваюсь и замираю от ужаса – с Серегиного лба стекает струйка крови, заливает глаз и капает на рубаху, расплываясь по светлому полотну багровыми пятнами.

Мне одному кажется, что мы