Вскоре с севера донесся рокот моторов. Ожидавшая публика поднялась со скамеек и начала суетиться вокруг багажа. Почти все пассажиры были зажиточными креолами и китайцами и направлялись в Колон. Только несколько человек, в той числе и я, летели в Панама-Сити. Какая-то девица, по профессии учительница, возвращалась домой в Сан-Андрес. Как только самолет пошел на посадку, большинство ожидающих схватили вещи и направились к самолету.

Я уселся на опустевшей скамье. Подчас я становлюсь легкомысленным. Вот и теперь, когда мимо меня прошел мальчуган с ящиком через плечо, я, уловив чудесный запах пирога с ананасовой начинкой, купил себе кусок.

Летчик зарулил по полю и остановил самолет, боковой люк открылся, к нему подкатили трап, и пассажиры, жмурясь от яркого солнечного света, стали выходить. Подошел агент авиалинии, пересчитал людей, внимательно заглянул в самолет и принялся изучать пачку документов, которую держал в руке. Нахмурившись, он начал быстро и волнуясь что-то объяснять появившемуся в дверях летчику. Выразительно похлопывая по документам, он показывал рукой на группу людей, намеревавшихся влезть в самолет. Сначала летчик смотрел на агента с негодованием, которое потом сменилось отчаянием.

Через некоторое время появился второй пилот. Агент и летчик схватили его за руки и стали что-то быстро говорить. Тогда пришел и его черед пожимать плечами и принимать безнадежное выражение лица.

Затем к ним присоединился механик, закончивший установку колодок под колеса, потом подошли три или четыре транзитных пассажира, и все дружно приняли участие в бурной дискуссии, которая закончилась тем, что все умолкли, пожали плечами и безнадежно поникли. Агент посмотрел в мою сторону, покинул находившуюся в унынии группу и, подойдя ко мне, заговорил по-испански.

— Извините, сеньор… — сказал он. — Придется повременить. Нам нужно уточнить вес.

— Для чего? — спросил я не очень приветливо.

— Слишком много груза, — пояснил он.

— Отлично, — сказал я. — Даже если и так, то не из-за меня.

Впервые за долгое время на лице агента появилась слабая улыбка.

— О себе не беспокойтесь, — ответил он. — Дело касается местных пассажиров и их багажа. Задержка продлится не более получаса.

Я был просто счастлив, что принадлежу к числу пассажиров дальнего следования, хотя мне предстояло всего лишь пересечь Панамский перешеек и длина маршрута не превышала девяноста миль. Поблагодарив агента, я сунул рюкзак под стойку с весами и направился в «Мирамар». В кустарнике была нестерпимая жара, в джуке же гораздо прохладнее. Там я вновь заказал пива и продолжал наблюдать за старым рыбаком, который медленно огибал остров и смотрел в воду через ведро со стеклянным дном.

Спустя некоторое время взревели моторы самолета. Потом они затихли и снова взревели. Я быстро допил пиво, еще раз попрощался с буфетчиком и поспешил на аэродром.

Тревога оказалась ложной и объяснялась возней механика с одним из моторов, который извергал немыслимое количество голубого пламени.

По виду маленькой группы служебного персонала я понял, что вопрос о количестве груза продолжает оставаться все в том же тяжелом положении.

Все местные пассажиры очень волновались. Исключение составлял лишь дородный купец с лицом восточноиндийского типа, явившийся в мое отсутствие на аэродром и ныне с независимым видом восседавший на двух огромных чемоданах с образцами товаров. Служащие авиалинии бросали на него многозначительные взгляды, но купец чувствовал себя неуязвимым.

Надеюсь, вы успели заметить, что я не принадлежу к числу чужестранцев-гринго, которые, путешествуя в тропиках, ищут, над чем бы поиздеваться. Такой тип гринго существует, и, право, надо бы отбить у него охоту к глумлению.

Я люблю тропики и люблю жителей Центральной Америки. Обычно я всегда понимаю, что заставляет карибов поступать на свой лад, и почти всегда считаю их мотивы заслуживающими уважения. Они зачастую вселяют в меня бодрость, а потому я очень люблю всякие события, связанные с путешествиями в этих далеких и глухих местах.

Ho, говоря чистосердечно, на авиалиниях Центральной Америки существует одна особенность, которую я не могу постичь. По непонятным причинам в любом рейсе, как правило, наибольшее изумление вызывает вес груза. Более всего ему удивляется летчик, который, пробежав глазами перечень пассажиров и груз, неожиданно цепенеет и бросает на местного агента взгляд, полный укоризны. Начинается спор, в котором принимает участие весь служебный персонал, находящийся в пределах слышимости человеческого голоса.

В разгар событий обычно появляется какой-нибудь особенно толстый или позже всех прибывший местный пассажир, который, как купец в описываемом мною эпизоде в Бокас-дель-Торо, становится центром всей проблемы. Но именно он использует каждую возникающую паузу, чтобы вежливо рассказать о достоинствах других рейсов и средств передвижения. Когда же становится ясно, что этот пассажир, являющийся причиной перегрузки, остается твердым как алмаз и что сделать с ним ничего нельзя, встревоженный служебный персонал начинает проявлять дух смирения, а разговоры стихают и прекращаются. Тогда взоры пассажиров и всех присутствующих обращаются к летчику. И перед вашими глазами пилот преображается, меняя характер, как сорочку. Он дает понять зрителям, что готов совершить подвиг и поднимет самолет в воздух.

Тут все — за исключением меня — поднимают восторженный крик, и начинается бурное веселье. Служащие аэродрома обнимают летчика и жмут ему руку, а механики бегут запускать моторы. Все выглядит так, будто полет спасен благодаря смелости одного человека.

Насколько мне известно, такая предотлетная процедура обычна на ряде мелких авиалиний. Чем хуже техническое оснащение авиакомпании, тем драматичнее выходки ее служебного персонала.

Практически самолет в Бокас-дель-Торо оказался вполне исправным, как только механик отрегулировал мотор, а вызвавшая столь сильное оживление перегрузка получилась на деле не такой уж значительной.

Едва волнение улеглось, я поторопился войти в самолет и занять место с таким расчетом, чтобы видеть побережье, уходящее в сторону Колона. Закончив погрузку, летчик прорулил до конца взлетной полосы, опробовал мотор и двинул самолет с места, не делая, однако, попытки поднять его в воздух. В тот момент, когда мне уже начало казаться, что возможность взлета упущена, резкие толчки прекратились, мы плавно прошли над кустарником и взмыли над бухтой. Потом крыло с моей стороны ушло куда-то вниз, и я увидел постепенно уходящий в глубь материка Бокас-дель-Торо, обрамленный полукружием береговой полосы.

На одно мгновение я увидел все: и рынок, и выступающий из-под длинной крыши «Мирамара» джук, и маленький остров, возле которого рыбачил старик, и уходящую в морскую даль темнеющую синеву глубин. Большая черная лодка неподвижно стояла прямо перед пристанью, и сидевший на корме человек плескал веслом, а на носу трое других усиленно старались что-то сделать. Неожиданно я понял, что это лодка мистера Шеферда, на которой я собирался отправиться