Он решил воспользоваться паромом, ходившим в Марин-Каунти из Сан-Франциско, и теперь стоял у ограждения, глядя на рябь, поднятую ветром. Архитектура старой тюрьмы казалась ему странной и в то же время очень калифорнийской. Однако он сомневался, что заключенным есть дело до эстетических ценностей.

Ему понадобилось всего лишь несколько часов, чтобы связаться с местными властями и получить разрешение на встречу. Похоже, Тэннер имел в тюрьме связи и воспользовался ими, чтобы облегчить ему доступ.

«Впрочем, это не имеет значения», – подумал Ной. Ветер вонзался в волосы, как зазубренные осколки стекла. Главное – результат.

Ему понадобился целый день, чтобы заново просмотреть свои досье об убийстве Джулии Макбрайд, кое-что изучить, освежить воспоминания и подумать. Если можно узнать человека заочно, то он знал человека, с которым должен был встретиться, вдоль и поперек.

Во всяком случае, он знал, каким человеком Тэннер был прежде.

Упорно работающий, талантливый артист, который к моменту встречи с Джулией Макбрайд, снимавшейся вместе с ним в «Летнем громе», имел за спиной целый ряд хороших картин. Судя по всему, до женитьбы за ним числился и целый ряд романов. У обоих этот брак был первым, хотя Тэннер был серьезно увлечен Лидией Лоринг, суперзвездой семидесятых. Колонки светских сплетен переживали звездный час, повествуя об их бурном и скандальном разрыве, когда Тэннер начал ухаживать за Джулией.

Он наслаждался тремя вещами – своей славой, своими деньгами и своими женщинами. А после женитьбы продолжал наслаждаться двумя первыми. После Джулии других женщин у него не было. Если, конечно, он не хранил своих тайн за семью замками.

Коллеги считали его человеком трудным, с неважным характером, пока после двух фильмов, снятых вслед за «Летним громом» и не имевших кассового успеха, в печати не начали мелькать эпитеты «взрывчатый темперамент» и «неразумные требования». Он стал полуночником, являлся на съемки неподготовленным, уволил своего секретаря, а затем и агента.

Ни для кого в Голливуде не было секретом, что он принимает наркотики, причем весьма серьезно.

А потом он начал ревновать свою жену к каждому встречному-поперечному, особенно к Лукасу Мэннингу, и стал очень агрессивным.

В семьдесят пятом он был самым кассовым актером в стране. А в восьмидесятом загремел в Сан-Квентин. За короткое время он проделал длинный путь с верхней точки вниз. Беспечное отношение к легкому богатству и славе, доступ к самым красивым женщинам мира, записки метрдотелям с просьбой забронировать лучший столик, приглашения на блистательные приемы, рукоплескания и восторженные крики поклонников… «Каково приходится человеку, когда все это начинает утекать сквозь пальцы? – думал Ной. – А если к этому добавить надменность и самолюбие, смешанные с кокаином, угрозу карьере, ревность к удачливым конкурентам и крах семейной жизни, получится идеальная формула катастрофы.

Будет интересно узнать, каким образом на Сэме Тэннере отразились прошедшие двадцать лет. Что они добавили этому человеку и что у него отняли?»

Когда паром пришвартовался, Ной сел за руль взятой напрокат машины. Ему не терпелось взяться за дело. Хотя молодой человек надеялся успеть взять первое интервью, вернуться в аэропорт и вечерним авиарейсом вернуться домой, это не помешало ему сунуть в сумку кое-что на случай непредвиденной задержки и ночевки в гостинице.

Он никому не сказал об этой поездке.

Дожидаясь своей очереди, Ной барабанил пальцами по баранке в такт песне, исполняемой «Спайс герлс», и неотрывно думал об Оливии Макбрайд.

Как ни странно, сегодня перед ним предстал образ высокой, неуклюжей девочки со светлыми волосами и загорелыми руками. Девочки с печальными глазами, сидевшей с ним на берегу реки и следившей за играми бобров. Несколько заметок, раскиданных здесь и там, резюме показаний в суде, перепечатка той ошеломляющей фотографии плачущего четырехлетнего ребенка – вот и все, что могли предложить ему средства массовой информации.

Семья окружила Оливию высокими стенами, думал Ной, и она так и осталась внутри. А ее отец остался за толстыми тюремными стенами песочного цвета. Эту тему следовало развить.

Когда придет время, он сделает все, чтобы убедить ее снова поговорить с ним и помочь в работе над книгой. Оставалось надеяться только на то, что за шесть лет ее обида прошла. Что умная и удивительно милая студенточка, с которой Ной когда-то провел несколько незабываемых дней, поймет ценность и цель того, что он собирается сделать.

Но, поскольку представить подробности их встречи Ною было трудно, он велел себе выкинуть это из головы и сосредоточился на окружающем.

Автостоянка для посетителей была устроена на краю маленького симпатичного пляжа, у самой воды тусклого серо-стального цвета. Он подумал, не взять ли с собой диктофон или хотя бы блокнот, но решил не торопить события. На этот раз только впечатления. Он не хотел внушать Тэннеру мысль, что готов клюнуть на его предложение.

Вход для посетителей представлял собой длинный коридор с боковой дверью посередине. Единственное окно было заклеено объявлениями, закрывавшими обзор как снаружи, так и изнутри. На двери была надпись, от которой по спине насмешливо скривившего губы Ноя побежали мурашки.

«ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СТУЧИТЕ. МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ, И ВПУСТИМ ВАС ПРИ ПЕРВОЙ ВОЗМОЖНОСТИ».

Вот Ной и стоял один в пустом коридоре, слушал свист пронизывающего ветра и ждал, пока те, кто знал, что он здесь, впустят его.

А когда дождался, то изложил свое дело, предъявил удостоверение личности и заполнил все требующиеся анкеты. Здесь не было ни вежливых улыбок, ни лишних разговоров.

Он уже бывал в таких местах – в Нью-Йорке и Флориде. Посещал камеры смертников и ощущал холодок под ложечкой при звуке закрывавшихся дверей и гулком эхе шагов. Разговаривал с приговоренными к пожизненному заключению, осужденными и проклятыми.

Он ощущал запах ненависти, страха и расчетливости, стоявший в воздухе так же, как запах пота, мочи и самокруток.

Его провели по коридору, ответвлявшемуся от главного помещения для посетителей, и показали на маленькую мрачную комнату со столом и двумя стульями. Дверь была толстой; единственное окно прикрывало закаленное стекло.

И тут Ной наконец увидел, что сделало время с Сэмом Тэннером.

Избалованный кумир экрана с улыбкой на миллион долларов исчез. Перед ним сидел жилистый человек с жестким лицом. «Не ожесточился ли и его разум?» – подумал Ной. Он подпирал рукой подбородок, тело было облачено в мешковатый и негнущийся оранжевый комбинезон. Остриженные «под ноль» волосы имели тусклый пепельно-серый цвет.

Врезавшиеся в лицо глубокие морщины делали Сэма намного старше его пятидесяти восьми лет. И Ной вспомнил одного заключенного, который говорил ему, что каждый год, проведенный за решеткой, равняется семи, прожитым на воле. Ноя внимательно изучали острые и холодные голубые глаза, едва мигнувшие, когда охранник сказал, что у них есть тридцать минут.