По крайней мере я надеюсь, что они заброшенные.

Нас только что нагнал мистер О’Хара с отрядом из двадцати человек — выглядят они страшно изможденными (у меня, по ощущениям, вид не лучше). Обвожу солдат взглядом: все они разных возрастов, есть и совсем молодые, но кажутся все стариками. Никто из отряда не хотел воевать, это мэр заставил их вступить в армию, разлучив с родными и близкими, фермами, лавками и школами.

И они стали видеть смерть — каждый день.

Я — круг, круг — это я, повторяю мысленно.

Я теперь все время так делаю, когда хочется тишины, свободы от мыслей и воспоминаний. Обычно этот прием срабатывает и снаружи — люди перестают слышать мой Шум, я слышу, что они его не слышат, совсем как мистер Тейт и мистер О’Хара. Думаю, с таким умыслом мэр и научил меня это делать — чтобы я стал одним из его ближайших приспешников.

Вот только не бывать этому. Никогда.

Виоле я тоже пока не рассказывал. Почему — не знаю.

Может, потомушто мы с ней так ни разу и не увиделись — еще одна причина, по которой эти восемь дней тянутся как не знаю что. Она говорит, что якобы должна следить за госпожой Койл, но всякий раз, когда мы связываемся по комму, Виола лежит в палате и с каждым днем выглядит все бледней и слабей. А мне ничего не говорит. Наверно, не хочет зря беспокоить, но я от этого только беспокоюсь еще больше, потомушто если с ней что-то случится…

Я — круг, круг — это я.

И снова мне легчает.

Я ей не сказал. Не хочу, чтобы она беспокоилась. Все под контролем.

Жеребенок? — с тревогой спрашивает Ангаррад.

— Все хорошо, милая! Скоро будем дома.

Эх, зря я поехал на ней — если б только знать, что в фермерском доме будут такие ужасы. Ангаррад пустила меня в седло всего пару дней назад и до сих пор вздрагивает от каждого шороха.

— Я могу отправить туда пожарную бригаду, — говорит мистер О’Хара.

— Зачем? Нет смысла. Пусть догорят сами.

Сдавайся! непонятно на кого рычит под ним Радость Джульетты.

— Надо как можно скорее добыть мне новую лошадь, — говорит мэр.

А потом вдруг резко поднимает голову.

— Что такое? — спрашиваю я.

Но он молча оглядывается по сторонам, смотрит на дорогу позади и впереди нас… Ничего не меняется. Кроме лица мэра.

— Да что такое?!

— Ты разве не слышишь?…

Он снова умолкает.

Тут я и впрямь начинаю слышать…

Шум…

Но не человеческий…

Отовсюду…

Со всех сторон, как сказал тот солдат…

— Не может быть! — Лицо мэра искажается яростной гримасой. — Они не посмеют!

Но теперь я отчетливо слышу их Шум… Нас окружили — быстро и просто.

Нас атакуют спэклы.

Госпожа Койл говорит:

— Я так и не извинилась перед тобой за ту бомбу… В соборе.

Я молчу.

Слишком потрясена.

— Я не пыталась тебя убить. И вовсе не думала, что твоя жизнь стоит меньше других.

С трудом проглатываю слюну.

— Уходите, — говорю я, дивясь самой себе. Наверное, лихорадка виновата… — Сейчас же!

— Я надеялась, что твою сумку обыщет Президент. Он бы достал бомбу — и всем нашим проблемам пришел бы конец. К тому же я рассудила так: это произойдет лишь в том случае, если тебя схватят. А если тебя схватят, то все равно убьют.

— Это решение было принимать не вам.

— Мне, дитя, кому же еще?

— Вы могли попросить, и я наверняка…

— Ты бы не стала подвергать риску жизнь своего друга. — Она ждет, что я возражу. Я не возражаю. — Вожакам иногда приходится принимать чудовищные решения. И я его приняла: если уж ты решила пожертвовать жизнью ради спасения Тодда, я сделаю все — как бы ни малы были шансы. — чтобы ты погибла не зря.

Я чувствую, как все мое лицо заливает краска, и пытаюсь стряхнуть с себя жар и гнев.

— Это был лишь один из вариантов! Столько всего могло случиться… и нас с Ли разорвало бы на куски!

— Тогда ты стала бы мученицей, — отвечает госпожа Койл. — Память о тебе повела бы нас в бой. Ты не представляешь, на какие чудеса способно имя мученика.

— Слова террористки…

— Неважно. Виола. Я пришла сказать, что ты права.

— Надоели мне ваши…

— Дай закончить, — перебивает меня госпожа Койл. — Я напрасно подложила бомбу в твой рюкзак. Какими бы вескими соображениями я ни руководствовалась, чтобы избавиться от мэра, это все равно не дает мне права рисковать чьей угодно жизнью, кроме своей собственной.

— Вот именно…

— И за это я прошу прощения.

Наступает тягостная тишина — она длится несколько секунд, а потом госпожа Койл разворачивается к двери.

— Чего вы добиваетесь? — останавливаю ее я. — Вы в самом деле хотите мира — или вам главное уничтожить мэра?

Она выгибает одну бровь:

— Разве одно без другого возможно?

— А не боитесь погнаться за двумя зайцами и ни одного не поймать?

— Я хочу мира. Виола, но такого, за который стоило бы бороться. Какой смысл возвращаться к тому, что было до войны? Ради чего мы умирали?

— Сюда летит караван кораблей с пятью тысячами переселенцев на борту. Как прежде уже не будет, точно вам говорю.

— Знаю, дитя…

— Вы представляете, в каком выгодном свете окажетесь, если поможете заключить мир с туземцами? Кто здесь настоящий герой, кто помог установить мир в Новом свете?

На секунду она погружается в раздумья, а потом проводит рукой по дверному косяку — словно чтобы не смотреть на меня.

— Я уже говорила, что приятно удивлена твоими способностями. Помнишь?

Я сглатываю слюну, потому что воспоминания об этом неразрывно связаны с Мэдди:

— Да.

— Так вот, я по-прежнему удивляюсь. И даже сильнее, чем раньше. — Госпожа Койл так и не смотрит на меня. — Знаешь, ведь мое детство прошло не здесь. Я прилетела сюда уже взрослой и сразу начала помогать остальным строить рыбацкую деревню на берегу океана. — Она поджимает губы. — Но ничего не вышло. Дары моря чаще ели нас, чем мы их.

— А вы попробуйте еще раз, — говорю я. — С новыми переселенцами. Вы говорили, что океан не так уж далеко, ехать всего два дня…

— Один день. А на быстром коне и за пару часов можно добраться. Про два дня я сказала нарочно, чтобы ты не стала меня там искать.