досье на каждого бывшего военнопленного, которое направлялось в отделение госбезопасности по месту его жительства. С середины 1944 года репатриированные граждане должны были по прибытии становиться на учет в местном НКВД, а в 1945-м это требование ужесточили. После регистрации они получали специальные удостоверения личности, срок действия которых составлял всего шесть месяцев. Эти документы не позволяли их обладателям выезжать в другие регионы Советского Союза. Получить обычный паспорт, который допускал бы такие поездки, можно было только с разрешения местной проверочно-фильтрационной комиссии[499]. Что еще хуже, бывшие военнопленные и солдаты, побывавшие в окружении, сделались жертвами гонений на «безродных космополитов», развернувшихся в конце 1940 – начале 1950-х годов[500]. Особенно буйной эта кампания сделалась после 1948 года, когда многие из их среды потеряли работу или были арестованы как потенциальные враги государства.

Таблица 5.2. Реконструкция результатов фильтрации бывших военнопленных

* Погрешность при округлении.

Примечание: В литературе можно найти большое разнообразие цифр, причем зачастую репатриированных граждан путают с военнопленными, являющимися лишь подгруппой репатриированных. В настоящей таблице предпринята попытка устранить эту путаницу. См.: Edele M. A «Generation of Victors?». P. 86–90.

Источник: Шевяков А. А. «Тайны» послевоенной репатриации // Социологические исследования. 1993. № 5. С. 10; Он же. Репатриация советского мирного населения и военнопленных, оказавшихся в оккупационных зонах государств антигитлеровской коалиции // Население России в 1920–1950-е годы: Численность, потери, миграции. М.: Институт российской истории РАН, 1994. С. 211, 214, 215; Земсков В. Н. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба (1944–1956 гг.) // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 11; Он же. К вопросу о репатриации советских граждан, 1944–1951 гг. // История СССР. 1990. № 4. С. 36.

Что происходило с людьми в таких условиях? Показательна в этом отношении послевоенная жизнь Николая Дьякова. Этот человек, попавший в плен к финнам, оставил подробное жизнеописание послевоенной поры[501]. Он родился в 1920 году в селе Зенкино Рязанской губернии, став шестым ребенком в семье с восемью детьми. Его отец был середняком и местным большевистским активистом. В 1937 году Николай окончил сельскую школу-«семилетку» и поступил в среднюю школу в Раненбурге (ныне город Чаплыгин в Липецкой области). В том же году его отец, как и многие другие, безвинно попал под маховик сталинских репрессий и был расстрелян как «враг народа». (Еще раньше был арестован один из его старших братьев.) В мае 1941 года Дьякова призвали в армию. Как сыну «врага народа» ему сначала не разрешали носить оружие, определив в «особый рабочий батальон». Когда началась война, эту часть, практически необученную и неподготовленную, бросили в оборонительные бои. Осенью 1941 года Дьяков был тяжело ранен и оказался в плену в Финляндии. В октябре 1944-го он стал одним из 43 040 советских военнопленных, в большинстве своем рядовых солдат, репатриированных после заключения сентябрьского советско-финского перемирия[502]. Дьяков был проверен органами безопасности в лагере в Ткварчели в Абхазии. В марте 1945 года, после завершения фильтрации, он был демобилизован и некоторое время работал чернорабочим на стройках Ткварчели, затем журналистом в том же городе. Своим новым делом Дьяков, как и многие бывшие военнопленные, занимался только до 1947 года, пока, как рассказывает он в мемуарах, «новый секретарь горкома не проявил бдительность и не предложил мне оставить эту работу по собственному желанию, но с выдающимися рекомендациями»[503]. Так началась одиссея бывшего военнопленного, которая привела его сначала в Раненбург, затем в Москву, потом обратно в Ткварчели, после этого в Удмуртию и Казахстан и, наконец, – после XX съезда партии – снова в Москву.

Попробуем проследить за одиссеей Дьякова. Вот он забирается в вонючую «теплушку», которая везет его от финской границы до абхазского фильтрационного лагеря; потом мы видим, как его допрашивает следователь и, в конце концов, чудом освобождает. В первое послевоенное десятилетие ветеран пытается жить на задворках советского общества: в меру своих возможностей, не получая государственной помощи, но зато постоянно подвергаясь дискриминации. Полагаться ему приходится лишь на родственников, друзей и знакомых. Следуя за нашим героем в его послевоенном путешествии, мы встретимся с другими военнопленными и поймем, насколько опыт Дьякова был типичным для тех, кто вернулся к гражданской жизни после фильтрации. В конце этой главы мы обсудим пределы «тихой» реабилитации бывших советских военнопленных после смерти Сталина и их продолжающуюся дискриминацию, которую приходилось сносить вплоть до 1990-х годов.

Октябрь 1944 года, Финляндия. Группу Дьякова подготовили к репатриации, снабдили новой одеждой и обувью, а затем довезли до границы в пассажирском поезде. На пограничной станции им пришлось пересесть в «наши грязные, старые, потрепанные телятники», которые были оборудованы двухъярусными деревянными нарами[504]. В годы войны советские солдаты в основном путешествовали именно так, в отапливаемых вагонах-«теплушках»; большинство демобилизационных поездов состояло именно из них[505]. В каждом таком эшелоне имелся вагон, обитый колючей проволокой: в таких везли лагерных переводчиков и прочий лагерный персонал из числа военнопленных. Подобные вагоны, на которых красовалась предостерегающая надпись «Предатели Родины!», охранялись автоматчиками – гораздо строже, чем весь остальной состав. Тем не менее никому из бывших военнопленных не позволялось покидать вагоны во время следования; когда они пытались сделать это, охрана стреляла без предупреждения[506].

Двадцать четыре дня в пути. Питание с каждым днем становились все скуднее. В поезде было невыносимо жарко. Туалетом служила грязная дыра в углу вагона. Мыться было негде. Мужчины страдали от нехватки свежего воздуха, голода и жажды, зловония немытых тел. Двигаясь на юг к неведомой для пассажиров точке назначения, поезд Дьякова часто останавливался, пропуская воинские эшелоны, следовавшие на запад[507]. Чем дольше длилось путешествие, тем нестерпимее становились страдания. «Хотелось пить, пить и пить, но и вода стала чрезвычайно дефицитной. На стоянках нас, как и прежде, из вагонов не выпускали. Только четверо из наших мотались вдоль вагонов, разносили ведрами воду. Сунут два ведра на вагон и кричат: „Быстрее ведра освобождайте!“ – и бегом к другому вагону. А что эти два ведра на вагон, на полсотни жаждущих и пересохших губ?»[508].

Часть вагонов отцепили в Тульской области, неподалеку от угольных шахт, еще несколько остались в Грузии, в шахтерском городке Ткибули. 14 ноября 1944 года поезд прибыл на станцию Квезани, расположенную рядом с абхазским городом Ткварчели. В сопровождении вооруженной охраны репатриантам пришлось пешком подниматься по крутому склону. За ними медленно ехал грузовик, подбиравший тех, кто терял сознание от жары и пыли. На вершине холма их ждал государственный фильтрационный лагерь № 518, окруженный колючей проволокой и сторожевыми