Я всегда удивляюсь, насколько точно дочери описывают свои эмоции в этой части письма и сколько подавленных чувств вдруг проявляется. Эти письма часто рисуют карту внутреннего мира взрослой дочери.

«Я думаю, многие из перечисленных чувств все еще находятся внутри вас, – сказала я. – Они не могут просто взять и исчезнуть. Вы высвободите много энергии, если еще раз взглянете на эти эмоции и отпустите их».

Я спросила ее, что, по ее мнению, может произойти, если она позволит себе рассердиться, и она ответила так, как я уже много раз слышала.

Эллисон: «Не знаю… Я, наверное, совсем слечу с катушек. Скорее всего, я буду выглядеть чудовищем и растеряю чувство собственного достоинства. Я боюсь, что не смогу остановиться, если начну, и всю оставшуюся жизнь буду злой. И конечно, стану стервой, потому что никто не любит злых женщин».

Многие женщины ошибочно думают, что гнев – опасная и неконтролируемая сила. Но, как красная лампочка на приборной доске автомобиля, он просто показывает: что-то не так и нужно что-то менять. Он вспыхивает, когда вас оскорбляют или используют, когда не удовлетворяются ваши потребности или когда кто-то наступает на ваши права и достоинство. Здоровая реакция на гнев – остановиться и спросить себя: «Что произошло? Что не так? Что нужно изменить?»

Однако такие дочери, как Эллисон, привыкли притворяться, что их гнева не существует. Эмоционально это похоже на то, как если бы мы заклеили предупреждающий индикатор кусочком ленты, чтобы избежать неприятных ощущений при взгляде на него. Наше эмоциональное «Я» остается без внимания, и такие важные части нашей жизни, как личностные границы и самоуважение, разрушаются. Если вы подавляете гнев, как это делала Эллисон, то вам, скорее всего, знакомы последствия:

• Ваши потребности не удовлетворяются, ваши права и достоинство игнорируются.

• Вы можете направить гнев внутрь, и он преобразится в признаки болезни или депрессию.

• Вы можете заниматься «самолечением» с помощью еды, наркотиков, секса или алкоголя.

• Вы можете полностью покориться судьбе и сделать гнев агрессивной частью вашей личности, превратившись в вечно страдающего и злопамятного мученика дома или на работе.

Для Эллисон настало время бросить вызов своей боязни сильных эмоций и перенаправить гнев, которого она так страшилась, из головы и тела туда, где он послужит своему предназначению. Я поставила перед ней пустой стул и попросила ее представить, что на нем сидит ее мать.

Сьюзан: «Закройте глаза и представьте мать в состоянии полной беспомощности, но продолжающую требовать и настаивать. Нарисуйте в своем воображении женщину, чье оскорбительное и нелюбящее поведение вы описали в письме. Вы в безопасности – сейчас можно. Вместо того чтобы прятать гнев, дайте ему голос.

Начинайте предложения так: “Как ты смеешь…” – а затем указывайте, что конкретно она сделала такого, чем исковеркала ваше детство. Пусть это скажет слабый ребенок, которым вы были, и разочарованный взрослый, которым вы стали. Пусть они выскажутся».

Эллисон (пробует): «Как ты смеешь заставлять маленькую девочку заботиться о целой семье!

Как ты смеешь думать, что нормально просить маленького ребенка готовить, убирать, заботиться о братьях и сестрах и посвятить тебе все свое детство!»

Ее голос набирал силу. Я сказала, что у нее хорошо получается, и попросила продолжать.

Эллисон: «Как ты смеешь втягивать меня в больную и извращенную игру с моим отцом! Как ты смеешь делать из меня своего адвоката! Я должна была сохранять мир в доме, а потом ты пускала меня в расход, как только мирилась с ним! (Она говорила все громче.) Как ты смеешь отнимать у меня счастье! Как ты смеешь заражать меня потребностью делать тебя счастливой, даже когда я знаю, что это невозможно! Как ты смеешь заставлять меня думать, что я неудачница, потому что я не смогла устроить твою жизнь! Это не моя задача! Ты должна была помогать мне. Как ты смеешь делать из меня угодницу для мужчин, которые не могут сами о себе позаботиться. Да как ты смеешь!»

Она прервала чтение и удивленно посмотрела на меня, а я спросила, как она себя чувствует.

Эллисон: «Не как жертва. Я на самом деле чувствую себя сильнее».

Гнев Эллисон подарил ей ясность и уверенность. Я видела, как она набирала силу с каждым «Как ты смеешь!», позволив гневу стать неотделимой своей частью. Теперь она использовала его, чтобы выплеснуть годы боли и отчаяния, и наконец смело смотрела ему в лицо, а не подавляла, стараясь его избежать.

«Держитесь этого чувства, – сказала я ей. – В вашем гневе содержится энергия, и, выпустив ее на свободу, вы вдобавок получили уверенность в том, что для вас плохо и с чем больше нет необходимости мириться. Обратите внимание, что мир не рушится, если вы выражаете свой гнев, даже когда переходите на крик. Почувствуйте накал этой эмоции, найдите удобный и безопасный для вас способ его выпустить. Как только вы это сделаете, вы почувствуете облегчение: оно приходит, когда вы говорите то, что давно заглушали в себе, но всегда хотели сказать. Вы сбрасываете тяжелую ношу, и это в конце концов облегчит вашу жизнь».

Когда дочери проявляют гнев, но прислушиваются к его ценным подсказкам, они получают доступ к важному элементу в своей системе управления эмоциями.

Саманта с виду казалась полной противоположностью Эллисон. Она активно выражала ярость по отношению к своей садистски контролирующей матери и при чтении письма почти кричала, дойдя до последних слов, где обещала родительнице: «Я буду делать все по-своему, нравится это тебе или нет».

«Не могу передать, как хорошо наконец дать ей отпор, даже если это только в письме, – призналась она, закончив читать. – С тех пор как я написала эти слова, я все смотрела и смотрела на них, и думаю, они действительно помогут мне изменить наши отношения раз и навсегда».

Я сказала ей, что уверена: так и будет. Рассказывая свою правду, она по-настоящему разглядела и прочувствовала свою силу, и она уже не была той четырехлетней девочкой. «Я обратила внимание на унижение и боль той малышки, которую вы описываете в письме, – сказала я. – Куда делись эти чувства? Как думаете, что случилось с той маленькой девочкой?»

Саманта: «Не знаю… Думаю, она выросла и стала мной».

Я сказала Саманте, что, повзрослев, она все еще скрывала в себе море эмоций, которые так и не смогла перерасти. Долгие годы унижений и боли не исчезают просто так. Обиженный ребенок – это энергия, до сих пор живущая в дочерях, и этот ребенок боится, что ему снова сделают больно. А вспышки гнева на работе и взрывной характер на это намекали, и я сообщила ей об этом. Обычно гневом люди ограждают себя от глубокого чувства уязвимости.

«Кое-что в вашем письме привлекло мое внимание, – сказала я ей. – Вы сказали своей матери: “Как будто нас связывает невидимая нить, не дающая мне жить собственной жизнью”. Ваши старые чувства и являются этой нитью. Они заставляют вас причинять себе вред и вырываются наружу, когда вы меньше всего этого ожидаете».