я. – Мистер Кларк не должен испытывать неудобства из-за меня.

– Ох, Эмма. – А вот и материнский, даже учительский тон. – Говорила же тебе, что так просто эта история с картинами не закончится. Если ты не передашь ему полотна добровольно, то он имеет полное право получить их по суду.

– Неужели ничего нельзя сделать? Гэбриэл и так отнял у меня слишком много.

– Прости, дорогая, мой юрист прошерстил ваш договор от и до, но не нашёл никакой лазейки.

Моё сердце грохнулось вниз и потянуло меня за собой. Я опустилась в уже облюбленное кресло и ощутила небывалую слабость, словно рисовала сутки без остановки на сон, перекус и даже кофе.

Но стало ещё хуже, когда приговор прозвучал из трубки:

– Тебе придётся отдать картины, Эмма. И чем скорее, тем лучше. Чувствую, что визит Гэбриэла к твоему новому жильцу был не единственным.

Тогда я ещё не знала, как же Сид была права. Она всегда права.

Я знала только одно. Придётся расстаться со своими произведениями, а я ненавидела расставания. Слишком многое я теряла в жизни, чтобы потерять ещё и то, над чем трудилась месяцами. Но я сама подписалась под нашим расставанием заранее, два года назад, чиркнув закорючку на стопке бумажек. И теперь эти бумажки управляли моей жизнью.

– Но можешь быть уверена. После того, как он с тобой поступил, я не стану с ним больше иметь никаких дел.

– Но вы ведь давно знакомы и…

– Ты для меня важнее.

– Спасибо, Сид. Ты ещё не заезжала за моими вещами, чтобы отправить по почте сюда?

– Пока не успела.

– Тогда как будешь в моей квартире, забери и картины. Отдай их Гэбриэлу и скажи, чтобы больше никогда не появлялся в моей жизни. – Рёбра сжали сердце, грозя расплющить его в лепёшку. – И пусть я больше никогда его не увижу.

Вот только вместе с ним я больше не увижу и своих картин.

Джейсон

Видок тот ещё. Рукав отодран от плеча, словно его отгрызли дикие звери. Воротник лишился пары пуговиц, на брюках грязные следы от подошв, а на лице – кровавые от побоев. Завидев меня у лифтов, Мона издала странный звук: то ли вопрос, то ли ужас, то ли всё вместе.

Я чуть ли не пробежал мимо, спрятавшись в своём кабинете. Зато сегодня обошлось без опозданий. Пришёл раньше всех и избежал перешёптываний, а, как известно, в офисе слухи разносятся быстрее, чем ветер в горах. От прошлой владелицы кабинета мне досталось высокое зеркало за стеллажом, и первым делом я кинулся к нему, чтобы оценить свой вид. Выше, чем на двойку он не тянул. И это из сотни.

Таксист спас мою шкуру дважды, хотя если бы приехал без опозданий, кто знает, может, я бы и вовсе избежал мордобойства. Он надёжным стражем сопроводил до такси, предложил изменить маршрут до больницы и распекал городской контингент в колоритных эпитетах. Несмотря на подбитый глаз и подпорченную рубашку, я оставил ему на чай и поставил пять звёзд в приложении. Пусть он и не самый пунктуальный, зато вступился за пассажира перед двумя здоровяками, а выжить гораздо важнее, чем куда-то успеть.

Отражение в зеркале шарахнулось от меня. Под правым глазом разбухла спелая слива, губа треснула, как кожура перезревшего персика, остальные же боевые раны остались недоступны глазу окружающих. Вот Дирк обрадуется. Боль сопровождала каждое моё движение, пока я пытался присобачить рукав на место, но ему уже вряд ли помогли бы даже искусные руки швеи, не говоря уже о моих крюках. Когда рубашка растеряла свой заряд удачи? Может, её действие заканчивалось по мере носки, и именно сегодня время пришло?

– Что с вами стряслось?! – Мона незаметно появилась за спиной и на фоне моего красного лица выделялась белым пятном. По её глазам всё сразу стало понятно: дела хуже, чем я думал.

– Неудачно прокатился в такси. – Отшутился я, ведь порой юмор – лучший способ скрыть любые чувства.

– Вы попали в аварию?

– Что-то вроде того. Полномасштабная катастрофа.

Скажи я правду, секретарша бы кинулась звонить в полицию, а времени на разборки у меня не было. Все начнут стекаться к своим рабочим местам через двадцать минут, так что я выиграл немного форы, выйдя пораньше из дома.

– Мона, мне нужна твоя помощь.

– Сбегать за аптечкой? Она на кухне…

– Хорошо бы. – Я коснулся фингала и зашипел от боли. Припухшая кожа горела сотней градусов Цельсия. – Но сперва нужно исправить это.

Я помотал рукой, отчего обвисшая ткань затанцевала вальсом. Почему я не подумал о том, чтобы запастись сменной рубашкой? В кабинете в Берлингтоне у меня под рукой всегда был запасной комплект из рубашки, пиджака и даже туфлей.

– Здесь за углом есть «Барберри»…

– Отлично. Не могла бы ты сбегать и купить мне рубашку пятидесятого размера?

– Э, конечно. Есть предпочтения по цвету, ткани, крою?

Я уставился на Мону с каменным лицом: ты серьёзно? Такие мелочи сейчас меня заботили в последнюю очередь.

– Главное, чтобы у неё было два рукава. – Съязвил я, и Мона обидчиво поджала губы.

«Барберри», конечно, не самый практичный вариант, но экономить сейчас – не самая удачная тактика, ведь я мог и вовсе остаться без заработка. Взяв двести долларов, Мона замялась и продолжила держать руку вытянутой. Пришлось добавить ещё двести, и тогда она засобиралась к выходу:

– Буду через десять минут.

Её каблуки в пятнадцать сантиметров высотой только посмеялись такой уверенности. На таких ходулях за десять минут она доберётся только до первого этажа, но я вверил свою судьбу наманикюренным рукам Моны и сам отыскал аптечку. В шкафчике, рядом с энергетическими батончиками и складом конфет. Похоже, в Лос-Анджелесе такой набор считался эффективной первой помощью.

Но ни сладости, ни содержимое аптечки никак не могли мне помочь. На самом дне я всё же отрыл «Неоспорин» неизвестно какого года производства, но решил, что от просроченной мази моё лицо не раздуется ещё сильнее, зато боль и отёк может спасть.

В калифорнийском «Прайм-Тайме», похоже, трудились одни совы. До начала рабочего дня оставалось десять минут, а столы по-прежнему пустовали, к моей удаче. Может, рубашка всё ещё действует? Просто иногда барахлит, если её долго не носить?

Мазь не помогла, а злость на мисс Джеймс и её дружка только разгорячила все мои раны. Ну почему мне подвернулась самая проблемная женщина во всём Лос-Анджелесе? Как только разберусь с Дирком, мисс Джеймс – следующая на очереди. На этот раз она не разжалобит меня своими печальными глазами цвета