сколькими дурочками, вроде меня, он встречался в это же время. Он опекал многих начинающих художниц, некоторых – даже слишком рьяно. Застукала я его лишь недавно, когда заехала в галерею пригласить его на обед, а увидела, как он целуется с одной из таких начинающих художниц, Сереной Ван Майер. В таких же туфлях от Лабутена. Под всё тем же полотном Моне обнажённой «Олимпии». Похоже, не только передо мной он обнажал свою душу и тело.

Мои пальцы творили в режиме нон-стоп. Полотно обрастало линиями и образами, заполнялось цветами, которые виднелись за окном. Смесь голубого неба и белого одеяла холмов, местами зелень замерзающих кипарисов и жёлтые блики уставшего солнца, что медленно, но верно прощалось с городом, склоняясь к горизонту. Злость на Гэбриэла стала тем азартом, с которым игрок набирает карты и повышает ставку.

Я работала несколько часов, покидая террасу лишь за тем, чтобы заварить кофе. Пустые кружки выстраивались в Пизанскую башню на стеллаже и смотрелись чужеродными в кутерьме баночек с красками и грязных кистей. Лишь к семи часам я разогнулась и взглянула на картину свежим взглядом. Так смотрят на мир, когда трезвеют – всё преображается в перспективе. Если злость вдохновляет меня так же, как счастье, то надо почаще злиться на Гэбриэла. Давно из-под моей кисти не появлялось чего-то настолько же живого и одухотворённого, как вид из окна мистера Кларка. А может, виной всему не я, а сам пейзаж? Испортить такое великолепие очень сложно.

Оторвавшись от рисования, я взглянула на себя. Вся футболка, позаимствованная из хозяйского шкафа, покрылась белыми каракулями. За годы трудов я научилась выводить пятна от краски – ацетон, керосин и скипидар творят чудеса, если объединяют усилия. Вместе всегда проще с чем-то справиться, чем по одиночке. Но если не выйдет, то у мистера Кларка появится ещё один повод меня недолюбливать.

Мой мобильник вдруг зажаловался, наверняка на то, что я бросила его в этом художественном и кофейном бардаке. Но нет, всего лишь сообщение. Страх заставил меня помешкать, прежде чем читать его. Сид хотела сообщить о том, что мои любимые, ненаглядные картины благополучно переданы в лапы человека, которого я любила и которого ненавидела. Те, кто говорят, что от любви до ненависти – один шаг, не знают, что бывает и так, что от любви до ненависти хватит и одного поцелуя на твоих глазах. Поцелуя не с тобой.

Так не хотелось читать послание Сид, поэтому я обрадовалась, когда увидела, что отправитель – мистер Кларк. Но только сперва, пока не открыла его. Руки застряслись от обиды, досады, разочарования. Злости и чувства несправедливости. Сколько эмоций можно чувствовать одновременно? Когда тебя учат плавать, не предупреждают, что утонуть можно не только в воде, но и в себе самом.

Из-за вас и ваших выходок меня скоро уволят! Позволить вам влезть в мою жизнь – худшее решение в моей жизни.

Как он смеет! Что я такого ему сделала? Пирог с арахисом был моим жестом благодарности – кто ж знал, что у него аллергия! За что он так жестоко со мной?

Обидно до слёз, когда тебя несправедливо обвиняют в том, что ты хотел как лучше. Влезла в его жизнь? Я посмотрела на грязную футболку без стыда и совести. Похоже, Гэбриэл – не единственный, на кого я могла злиться. Раз уж я так ненавистна мистеру Кларку, то я не останусь в этом доме ни днём больше. Попрошу Сид одолжить денег, переслать на карту, чтобы я смогла снять номер в какой-нибудь недорогой гостинице. А завтра за обедом попрошу у мистера Максвелла аванс за первую картину. Уж пару тысяч из обещанных пятидесяти он сможет мне выплатить.

Пять минут назад меня захватывал раж вдохновения, теперь – гнева. Я помчалась в свою спальню и стала хаотично забрасывать вещи в чемодан. Комки ткани летели как снежки, которыми дети забрасывают друг друга. Через десять минут все полки в предоставленном мне гостевом шкафу опустели. Я спустила чемодан и бросила у дверей, переоделась во что-то потеплее и, потянувшись за курткой, что Бетти привезла от дочери, подумала бросить все эти подачки здесь же. Но в ответ за окном завыл ветер: и я подумала, что это подождёт ещё денёк. Замёрзнуть насмерть не очень-то хотелось.

Оставалось собрать все свои художественные принадлежности и стереть следы пребывания на террасе, но я не успела. В дверь постучали, и я подпрыгнула от неожиданности. Оттянула шторку на окне, чтобы проверить, кто пожаловал на мой порог. Красная машина неслышно подкатила к дому, пока я наверху собиралась и вслух бормотала проклятья мистеру Кларку. Это не Бетти. У неё белая «хонда», которая сливалась со снежными завалами кругом. А эта краснела, как ягода рябины на ветке в инее.

Кто бы это мог быть?

Окно выходило на дорожку перед домом, но не открывала панораму на крыльцо – пока не откроешь, не узнаешь, кто пожаловал. Незваных гостей мне только не хватало!

Я открыла и узнала. Девушка с фотографии в спальне мистера Кларка. Первой я узнала улыбку – такой сверкающей и светлой я не видела ни у одной живой души. Длинные светлые волосы струились по плечам из-под вязаной шапки с помпоном, которую я бы в жизни не надела, но в ней она выглядела ещё моложе и ещё прелестнее. Почти без косметики её ангельское личико напоминало героиню из детской сказки – вылитая Эльза! Длинный пуховик расстёгнут спереди, чтобы удобно было вести машину. Модные угги и пушистые варежки, сжимающие коробку.

Мне стало так неловко предстать перед сестрой мистера Кларка в её же коротком пуховике. Девушка бросила на него быстрый взгляд и произнесла:

– О, добрый вечер! Извините за вторжение, вы куда-то собирались!

Даже голос у неё был медово-пряничный, как зимний напиток в каком-нибудь уютном кафе. Разбавить бы его бурбоном и попивать в том кресле у камина, но больше мне не посчастливиться в нём сидеть.

– Вы должно быть Виктория? – Никогда не умела отвечать злостью на добро. Она так искрилась, словно всю жизнь мечтала увидеть именно меня. И вся моя злость на её брата куда-то испарилась, как снег по весне.

– Так братец вам обо мне рассказывал? Надеюсь, ничего ужасного.

– Не мистер Кларк, ваша мама. И уверяю вас, только самое хорошее.

Виктория моложе меня на три года и самая младшая из троих отпрысков Кларков. Бетти с такой любовью рассказывала о ней, что мне захотелось стать четвёртой Кларк, лишь бы кто-то так же отзывался обо