«Значит, на шевалье напали, и это объясняет его повязку», — подумал Николя.

— Однако, сударь…

— Лучшее, что вы можете сделать, Николя, — это постараться, чтобы трупы не сопровождали вас до самого дома нашего друга Ноблекура…

Он всегда все узнавал раньше других. Пока министр Королевского дома Сен-Флорантен, герцог де ла Врийер, пребывал в опале и боролся с недугами, Сартин вновь вошел во вкус полицейских расследований, особенно когда во время болезни Ленуара ему пришлось временно исполнять его обязанности.

— …устилая свой путь покойниками, вы еще тепленькими передаете их вашему хирургу для безнравственных и опасных экспериментов, в проведении которых ему помогает палач!

Когда Сартин садился на своего любимого конька, следовало сменить тему.

— Сударь, меня два месяца не было во Франции, и за это время волнение народа и его тревожные настроения усилились. В столице наблюдается лихорадочное оживление. Но никаких распоряжений не отдано…

— Господин Тюрго не оставляет нас в покое со своими новшествами. Бывают случаи, когда проявление активности не только свидетельствует о слабости, но и дает противнику повод для начала действий. Не будем поддаваться панике, последствия могут оказаться непредсказуемы. Господин Тюрго намеревается потрясти основы государства. Что ж, посмотрим, кто в конце концов одержит победу: господин Тюрго или реальность.

— Но…

— Никаких «но», господин упрямец. Идите к их величествам и пожинайте заслуженные вами лавры, а потом возвращайтесь в Париж и исследуйте ваш свежий труп. Будем надеяться, что речь не идет об убийстве! По нынешним временам смерть булочника может иметь поистине чудовищные последствия!

— Поэтому дерзну еще раз напомнить, что в провинции уже творится насилие. Я сам…

— Достаточно. Вы меня утомляете. Идите и спойте вашу песнь Тюрго. Ох, какого черта он ведет нас этим путем?

И Сартин погрузился в созерцание нового экспоната своей коллекции.

Как это часто случалось, Николя вышел от морского министра совершенно разбитым. Зная из собственного опыта, что никогда не следует отвечать на незаданный вопрос или поднимать деликатную тему, о которой никто не вспомнил, он не стал напоминать, что Ленуар приказал ему следить за развитием событий, связанных с волнениями, порожденными повышением цены на хлеб и свободой торговать зерном. Он обязан подчиняться приказам Ленуара. Интересно, что сказал бы Сартин, если бы в бытность его начальником полиции Николя пошел бы получать распоряжения от министра морского флота? В сущности, речи Сартина мало чем отличались от речей Вержена. Но если доводы Вержена были прозрачны, то доводы Сартина, поданные в обертке из тысячи уловок, всегда оставляли место для догадок. И только сварливый тон при упоминании о генеральном контролере финансов ясно свидетельствовал об отношении Сартина к делу, начатому реформатором Тюрго… К сожалению, Николя подозревал, и подозрения его медленно переходили в уверенность, что во всем, что касается Тюрго, Сартин выражал позицию сложившейся при дворе клики противников реформ. Похоже, со смертью короля его бывший начальник обрел свои прежние наклонности и теперь стремился осуществить их. Без сомнения, министр морского флота пребывал в постоянном конфликте с генеральным контролером, ибо службы, руководимые Сартином, по определению требовали постоянного вливания средств, что увеличивало дефицит королевской казны. Кроме того, немощность герцога де Ла Врийера побуждала Сартина надеяться с помощью королевы занять пост министра Королевского дома, тем более что никто не сомневался, что там он был бы более уместен, нежели в своем департаменте, где ему приходилось всему учиться.

Отказ признать необходимость принятия срочных мер, неуместная, по его мнению, ирония в отношении возможности опасного развития событий привели Николя в замешательство. Сердце его горестно сжималось, стоило ему подумать, сколь велик риск, если не пресечь волнения в самом зародыше. Ему уже довелось видеть, как коромысло весов народной любви к государю то стремительно взлетало вверх, то не менее стремительно падало вниз. В лабиринте корыстных интриг нелегко отыскать тропу, ведущую к интересу общественному. Он надеялся, что новый король отыщет этот путь, и старался помочь ему уверовать в свои силы. Его служба все больше походила на рыцарское служение, о котором он в детстве, в Геранде, при свете одинокой свечи читал в романах. И вновь его пронзила боль: всезнающий Сартин ничего не сказал ему про Луи; значит, и ему ничего не известно о судьбе его сына.

Верховную власть можно поколебать только с помощью инструментов, кои она сама изобрела для своего укрепления.

Д’Аржансон.

Удача ему улыбнулась. Задумчиво прогуливаясь по Зеркальной галерее в поисках кого-нибудь, кто смог бы проводить его к королеве, он столкнулся с австрийским посланником Мерси-Аржанто. Не проходило и дня, когда бы он ни появился при дворе вместе со своим приятелем, аббатом Вермоном, чтецом королевы, и не получил бы приватной аудиенции. Посланник немедленно рассыпался в сладких комплиментах по поводу удачно завершившейся поездки, подробности коей, судя по всему, были ему прекрасно известны. Спросив у Николя о цели его прибытия во дворец, он предложил провести его к королеве и, взяв под руку, повел в сторону королевских апартаментов. По дороге, строго следуя заведенной привычке, он засыпал собеседника пустыми словами, дабы, усыпив его бдительность, лукаво ввернуть коварный вопрос.

— Дорогой маркиз, сотни слухов донесли до нас эхо вашего венского триумфа. Держу пари и надеюсь, вы это подтвердите, что господин де Бретейль выразил свое удовлетворение по поводу того, что его первые шаги в новом амплуа оценили столь высоко, что направили к нему такого посланца, как вы. Вот что называется безоговорочным успехом. А что говорит Кауниц?

От его вдохновенного многословия и цветистых речей Николя едва не оглох. Сам он говорил мало, а на вопросы, становившиеся все более настойчивыми, отвечал кратко. Добравшись до прихожей королевы, они подозвали привратника, и тот направил их к одной из придворных дам, которая тотчас провела их в кабинет, находившийся позади спальни королевы. Малые приемы, напоминавшие скорее встречу гостей в доме простой горожанки, не уставали удивлять рьяных хранителей придворного этикета. Больше всего королеву утомлял церемониал утреннего пробуждения. Не желая более чувствовать себя угодившей в тенета жертвой, она наконец решилась сбросить с себя это иго, и теперь, одетая и причесанная, она утром выходила приветствовать тех, кто собрался в ее парадном покое, а затем, в сопровождении преданных ей людей, исчезала во внутренних кабинетах дворца. Там ее обычно ожидала модистка мадемуазель Бертен. «Министра моды», как вскоре стали называть Бертен, ввела в окружение королевы герцогиня Шартрская сразу после смерти Людовика XV. Сейчас в покое королевы находился только аббат Вермон, читавший вслух «Историю Франции» Анкетиля. Увидев посетителей, дремавшая от скуки королева не смогла скрыть своей радости.