– Больше не буду. Обещаю.

Ломакс снова повернулась к панели.

– Смотри же!

Она закатила глаза, словно говоря: «И какого черта я подписалась на эту дурацкую работу?»

Впереди вырастал космопорт – длинная полоса на заливной равнине между остроконечными снежными горами с одной стороны и скалистым побережьем – с другой.

«Иногда, – думала я, проходя вслед за Ломакс в тяжелые стальные двери портовой таверны, – чем больше знаешь о том, где ты есть, тем меньше – о том, кто ты есть, и наоборот».

Таверну устроили в низком прочном бункере на краю посадочной площадки. К большому недовольству Паука, мы оставили его снаружи: кутаться в пальто, баюкать свой пескоструй и бормотать проклятия ветру. Если нарвемся на такое, с чем сами не справимся, вызовем его одним словом.

Обстановка внутри выглядела традиционной. Та часть моего мозга, которой заправлял Ник Мориарти, узнала в ней родню сотням таких же притонов. Не знаю уж почему, все прилегающие к аэропортам, вокзалам и автостанциям бары похожи друг на друга; одни и те же запахи, клиенты – и к космопортам это тоже относится. Отребье, собиравшееся в этой отхожей дыре, мало отличалось от выгоревших старьевщиков на окраине моей тарелки. Все представлялись призраками давно скончавшихся пассажиров в вечном ожидании пропущенного рейса. Побитые жизнью на обочине, выброшенные из главного потока собственным бездельем и ленью, вечные обитатели транзитных зон. Я видела в них то, что знала по себе. Я сама первые годы жизни подъедала крохи и продолжала бы в том же духе, не вывались невесть откуда «Тетя Жиголо», унесшая меня из той жизни.

Никто не обратил внимания на нас с Ломакс, пока мы пробирались к стойке. Пьющие горбились над несбывшимися надеждами, не в силах взглянуть в глаза не только другим людям, но и собственному отражению в зеркале над баром. Вентилятор перемешивал зловонный воздух. На стене висело металлическое копье. Под столиками шмыгали туземные пернатые грызуны размером с мой большой палец, слизывали пролитое пиво и уплетали арахисовую шелуху.

Ломакс стукнула о стойку кредитной карточкой. Бармен, рассматривавший порнотату на собственном предплечье, поднял глаза, и она показала ему два пальца:

– Dos cervezas[5].

Он молча оценил посетительницу и остановил взгляд на диске кредитки в ее руке. Пожал плечами, потер небритый подбородок. Каждым движением выражая презрение и неохоту, вынул из пластиковой упаковки у холодильника пару бутылок и брякнул их на стойку.

Я потянулась к ним, но Ломакс поймала меня за рукав.

– Теплое, – сказала она.

Бармен снова пожал плечами, словно говоря, что температура выпивки – не его забота. Он хотел было получить оплату, но Ломакс отдернула руку.

– Ты говорить-то умеешь?

– Si.

– Хорошо, потому что мы кое-кого ищем.

Бармен сузил глаза.

– Обратитесь к кому другому.

– Обращались. Нас послали сюда.

– Тогда ничем не могу помочь, – сказал он тихим хриплым шепотом, по-прежнему не сводя взгляда с диска, который Ломакс держала так, что парню было чуть-чуть не дотянуться.

– А я думаю, сможете. – Она перегнулась через деревянную стойку, опираясь на ладони. – Мы ищем парня по имени Льюис Пемброк. Он наш друг.

– Не знаю такого.

– А я слыхала, что знаете.

Бармен покосился на меня, отметил мою платиновую стрижку и разноцветные глаза. Фыркнув, сплюнул на пол.

– Если он вам такой большой друг, дамы, как же вы забыли, где он живет?

– Я дружу с его отцом. А дома у него не бывала.

– Так почему бы не послать сообщение?

– Посылала.

Ломакс, оттолкнувшись от стойки руками, выпрямилась в полный рост. Мы пробовали связаться через примитивную всепланетную сеть, но Льюис на наши предложения встречи не отозвался.

– Так чего же вы ко мне-то привязались? – спросил бармен, ковырнув себе клык ногтем мизинца.

– Дело довольно спешное.

– Тогда, боюсь, вы влипли, дамы, – ухмыльнулся он, показав еще несколько золотых зубов, и отошел обслужить клиента у дальнего конца стойки.

– Вот стервец! – оскалилась ему вслед Ломакс.

Я ее не слушала. Смотрела на раскрытые ладони и потирала кончики указательных пальцев подушечками больших.

– Что ты делаешь? – нахмурилась Ломакс.

– Не знаю…

Кожа зудела. В затылке, за навязчивым дребезжанием вентилятора, слышались голоса тарелок. Звон в пальцах усилился, и я испугалась, что они опять засветятся. Сжала кулаки и спрятала их в карманы корабельной робы. Голоса все звали меня короткими невнятными возгласами, одинокими и отрывистыми, как крик потерявшегося охотничьего сокола.

Копье на стене стало позвякивать о крючки подвеса. Бармен обернулся к нему. Остальные выпивохи примолкли.

– Какого?..

Несколько секунд в помещении слышалось только поскрипывание вентилятора и звон оружия.

– Пойдем. – Я потянула Ломакс за рукав. – Надо идти.

Женщина бросила на меня любопытный взгляд, но спорить не стала. За дверью она спросила:

– Что это было?

Я вытащила руки из карманов. Кончики пальцев тлели угольками.

– Копье, – сказала я.

Ломакс отступила назад. Рука ее потянулась к бедру, где висел пистолет.

– Как ты это делаешь?

– Не знаю.

– Такое и раньше бывало?

– Однажды в Норе, где вы нас нашли.

Я вспомнила переулок у дядиного дома, мои игрушки из ткани тарелки и призналась:

– А может, и не однажды.

Ломакс, помедлив, убрала руку от кобуры.

– Не больно?

Я пошевелила пальцами.

– Покалывает.

К нам приблизился Паук с пескоструем на плече. Его дреды шуршали по вороту длинного пальто, полы которого хлопали по лодыжкам.

– Что стряслось, тетушки?

Смотрел он не на нас, а на улицу.

– Корделия чувствительна.

– Да что ты говоришь!

Ломакс, насупившись, понизила голос до резкого шепота:

– Нет же, идиот, я хочу сказать – она чувствует!

Паук недоверчиво вздернул бровь:

– В смысле – чует артефакты и все такое?

– Больше того. По-моему, она способна с ними взаимодействовать.

– Врешь!

Ломакс ткнула большим пальцем на дверь бара: