Престон пожал плечами:

– За Камроз нам едва ли приходится винить себя. Нас там даже не было.

– Но джинна из бутылки выпустили мы.

– Насколько мне помнится, особого выбора у нас не было.

– Выбор есть всегда, – не согласилась я.

Я пила маленькими глотками. Престон точно выдержал пропорцию джина с вермутом. Я хорошо его натаскала за эти месяцы.

Осушив бокал, он вытер губы рукавом.

– Сказали бы это моему отцу.

Я отставила выпивку.

– Прости.

– Это мы уже проходили. Я вас не виню. Иначе было нельзя.

– Да, и все равно.

– Забудьте. – Он покачал головой. – Напрасно я об этом заговорил.

– И все же…

– Не будем ворошить прошлое. – Он оглянулся на стойку, но вставать за новой порцией не стал. – Давайте о другом.

– Как держится Люси?

Престон поскреб щеку.

– Она молодец. Грустит о Шульце, а к остальному относится философски.

– Я боялась, что она сорвется.

– Она говорит, что за последние десять тысяч лет видела достаточно смертей. Привыкла.

Я мотнула головой.

– Все забываю, что она не девочка.

– Тут я вас понимаю. Только что вела себя как ребенок, и вот вы уже разговариваете с нечеловеческой машиной возрастом старше египетских пирамид. – Он содрогнулся. – У меня от нее мурашки, честное слово.

Мы немного посидели молча в комнате, рассчитанной на целую роту, а наполненную сейчас только призраками, говорить о которых мы были еще не готовы.

Когда мой бокал снова опустел, Престон спросил:

– Так куда мы теперь направимся?

– К Интрузии.

– Это я знаю, но разве прямо туда? Я думал, одним прыжком это расстояние не покрыть.

– Так и есть. По дороге остановимся на ремонт. И гражданским судам надо найти безопасное место.

– Где же такое взять?

– На родной планете драффов.

Престон как сидел, так и разинул рот.

– Кроме шуток? Мне всегда хотелось там побывать.

– Ну, вот тебе и повезло. Это за пределами Общности, так что там достаточно безопасно. – Я встала и поправила кепку. – А для ремонта не найдешь места лучше планеты, населенной механиками.

Вошла Оконкво, в темной от пота безрукавке и спортивных штанах. Только что из тренажерки – на шее висело полотенце, в руке была бутылка с водой.

– Как дела? – спросила я.

Она посмотрела на меня, как на слабоумного ребенка.

– Я дезертировала с корабля. Они ушли в бой без меня.

– Какое же это дезертирство? У вас не было выбора.

Она промокнула лицо полотенцем и попила из бутылки, а пройдя к принтеру, заказала свежую форму.

Пока одежда печаталась, Оконкво встала, навалившись на стойку, и заговорила:

– Я пренебрегла своим долгом. Они во мне нуждались, а меня там не было.

Она, даже в тренировочном костюме, держалась с такой надменностью, что мне захотелось растрепать ей волосы и ткнуть носом в грязь. Кем она себя воображает? Офицер действующей службы? Да мы все свое отслужили, так или иначе. А прямо сейчас она в том же дерьме, что и мы.

– Сожалею.

– Вам и следует сожалеть, – отчеканила она, и ее лицо застыло. – Если бы не ваше убогое совещаньице, я была бы там, где нужна, – в бою, а не удирала бы, поджав хвост.

Не дав мне ответить, она выхватила из принтера еще теплый бумажный пакет с формой и вылетела за дверь.

Престон проводил ее взглядом и, обернувшись ко мне, присвистнул:

– Ого! К ней не знаешь, с какой стороны и подступиться.

Я оставила его допивать третью, а сама поднялась в рубку посреди корабля. С главного экрана на меня взглянула аватара «Злой Собаки» – в простом черном платье и такой же вуали.

– Тебя, наверное, можно не спрашивать, как дела? – начала я.

– Я в замешательстве.

– Из-за потери брата?

– Я оделась так в его память. Но беспокоит меня другое.

– Что же?

– Не могу подобрать слова.

Я заняла командный пост и подтянула козырек бейсболки.

– Слова?

– Мне нужно слово, которого нет в моей памяти. Не думаю, что оно вообще существует.

– Какое же?

– Ребенок, потерявший обоих родителей, называется сиротой, да?

– Да.

– Но, кажется, нет слова для того, кто потерял всех родных. Кто жил в семье, а остался совсем один.

– Так ты себя чувствуешь?

– Так и есть. Все мои братья и сестры мертвы. Адалвольф, Фенрир, Боевая Шавка и даже милая нежная Койот, погибшая первой. Без них я, как волк без стаи. Последняя из мира, оставшегося только у меня в памяти.

– У тебя еще есть я, Престон, Нод. И даже Люси.

Она провела рукой по глазам.

– Знаю. Не считай меня неблагодарной. Ты мне всегда будешь сестрой. Но как бы ни утешала новая семья, она не уменьшит боли от потери прежней.

– Понимаю. Я и сама сирота, вспомни.

– Я этого не забываю.

– Теперь мы и в этом похожи. – Я закинула ноги на панель управления. – А сейчас скажи, сколько нам ходу до мира драффов.

– Восемь часов.

– Я не хочу там задерживаться. Если Судак последовала за нами к Переменной, она и в пространство скакунов может вломиться.

Аватара откинула вуаль.

– Это было бы безрассудством. Подобные действия неизбежно вызовут враждебный ответ.

– Согласна, но учитывать эту возможность следует. Она знает, что мы собираемся к Интрузии, и знает зачем. Если твердо решила нас остановить, у нее достанет тупого упрямства взбесить чужую расу.

Залп вынес переднюю дверь виллы и солидные куски стены по обе стороны. Пробираясь внутрь по кучам щебня, стараясь не задевать раскаленного шлака, бывшего недавно дверной рамой, Ломакс вырвалась вперед, а за ней двинулись я и Паук, с дымящимся пескоструем наперевес.

Вступив на порог, я помахала рукой, разгоняя дым и пыль. Под подошвами хрустели горячие обломки. Мы оказались в большом холле, протянувшемся на всю длину дома. Льюис стоял под деревянной лестницей в махровом купальном халате, шлепанцах и желтых бермудах. Я сразу его узнала. На шее у него висел кулон с кусочком лазурита. Из миски с хлопьями в руках капало молоко. Челюсть отвисла. Ломакс, рванувшись вперед, ткнула стволом ему в лицо.