В ноябре 1965 г. Кингсли-холл принимал в неделю около сотни посетителей. Он был не просто терапевтической коммуной или антибольницей, а настоящим контркультурным центром – прибежищем для музыкантов и поэтов, художников и левых радикалов, хиппи и тех, кому просто надоело подчиняться условностям. Это была точка революционности в Лондоне шестидесятых.

По вечерам обитатели и гости Кингсли-холла собирались за ужином, и это была целая традиция. Все сидели за огромным старинным деревянным столом, главным всегда оставался Лэйнг. Здесь выступали с импровизированными лекциями, рассказывали истории из своей жизни, обсуждали психоанализ, политику и шутили. Слабый свет электрических люстр, на стенах картины Мэри Барнс – «гостиная» представляла собой волшебное и таинственное зрелище. Иногда на такие застольные посиделки приглашали гостей.

С декабря 1965 г. в течение года Лэйнг жил в Кингсли-холле. С декабря 1966 г. он стал ограничиваться лишь пятничными визитами. Его Кингсли-холл практически исчез. Начал появляться уже другой Кингсли-холл.

В 1968 г. помещение оставляло желать лучшего, поскольку за его состоянием никто не следил. Самое важное – такого соседства не одобряли окрестные жители. Иногда возвращавшаяся ночью из паба молодежь бросала в окна пустые бутылки и, проходя мимо, хором кричала: «Лунатики! Наркоманы! Извращенцы!». Местная детвора и молодежь в традициях прошлых веков взяли за обыкновение посещать Кингсли-холл с развлекательными визитами. По выходным они иногда заходили в здание, глазели на его обитателей, показывали на них пальцами и хихикали. В окна часто летели камни, страдала входная дверь, злобные местные жители выкручивали дверной звонок, били пустые бутылки из-под молока, оставляемые на пороге, иногда в зал первого этажа забрасывали собачьи экскременты.

От соседей часто поступали жалобы на громкую музыку, а надо отметить, что мелодии «Битлз» и Боба Дилана были здесь излюбленными. Даже тихие и приличные люди не испытывали к постояльцам коммуны доверия. Лэйнг рассказывал: «Сосед жаловался мне: “Доктор Лэйнг, но это же полное безобразие, этих бедных людей нужно надлежащим образом лечить, а не позволять им разгуливать зимой по улицам босиком – без башмаков и без носков”»[211].

О Кингсли-холле ходило много легенд. Поговаривали, что это обитель произвола и наркомании, свободных отношений и разгула. Сам Лэйнг опровергал эти домыслы. Несмотря на то что в Кингсли-холле активно использовался ЛСД, он всячески препятствовал, во всяком случае с его собственных слов, нарушению порядка в стенах коммуны. Лэйнг рассказывал: «Алекс Троччи возвратился в Кингсли-холл. Однажды, сидя в холле, он вытащил шприц и начал накачиваться героином. “Нет”, – сказал я ему на это. <…> То, что вы сошли с ума, не означает, что можно взять молоток и расколотить чей-нибудь череп. Если вам кажется, что вы можете так вести себя, тогда я позвоню в полицию. Меня не волнует, в каком мире вы живете: в шестом или в двадцать седьмом измерении, так делать нельзя. Я никогда не поощрял людей устраивать беспорядки»[212].

Случаи возмущения общественного спокойствия, надо признать, иногда действительно имели место. Мортон Шатцман вспоминал: «Местных жителей очень тревожили обитатели, которые выходили из здания и вели себя странным образом. Парень 28 лет <…> имел обыкновение посещать соседние пабы и магазины, он брал со столов и прилавков стаканы, опустошал их и шел прочь, не говоря ни слова. Если он видел оставленную открытой дверь дома, он заходил внутрь, садился на стул в гостиной и сидел там до тех пор, пока не заходил кто-либо из домочадцев. Тогда он просто вставал и молча выходил. Он никогда никому не угрожал и никогда ни к кому не прикасался, но он беспокоил людей. Они подошли к нему на улице и сказали, что он “будет чувствовать себя лучше” в психиатрической больнице. Другой обитатель посреди ночи будил жителей рядом стоящего дома, включая свой проигрыватель настолько громко, насколько мог. Он ощущал, что его тело “окоченело”, и “жизнь” возвращалась к нему только тогда, когда играла громкая музыка. Он не хотел никого беспокоить, и когда соседи предъявляли ему жалобы, он выключал ее и приносил свои извинения»[213].

Для того чтобы наладить отношения с местными жителями, были приняты некоторые меры. В здании регулярно встречались пенсионеры, толкователи Библии, приходили музыканты. Предпринимались неоднократные попытки объяснить, что представляет собой Кингсли-холл и что переживают люди с психическими заболеваниями.

Вслед за отъездом Лэйнга следующей переломной вехой в судьбе Кингсли-холла стала смерть Мюриэл Лестер в феврале 1968 г. Ей нравился Лэйнг, его идеалы и деятельность, и она всячески поддерживала его. Ее наследники были лишены идеалов и убеждений и считали, что зданию необходимо вернуть первоначальные функции. Действительно, состояние строения изменилось к худшему, соседи постоянно жаловались. В итоге попечительский совет Кингсли-холла потребовал выплаты 5 тыс. ф.ст. на восстановление здания, а также в течение 18 месяцев освободить его. Выходит, что уход Лэйнга и кончина Мюриэл Лестер стали символическим концом проекта.

Кингсли-холл и его «политика», деятельность Лэйнга и его статьи породили множество реакций. Среди них были как хвалебные, так и не очень. Журналистка Рут Абель на основании беседы с Сидни Брискином писала в «Guardian» 4 октября 1966 г. о замечательной жизни в Кингсли-холле, о многочисленных случаях выздоровления, о его истории и принципах работы. Но врачи этот проект так и не приняли. Еще в его начале директор Тавистокской клиники Джон Сазерленд по-дружески предостерег Лэйнга, что ничего хорошего из этого получиться не сможет, и он так и не изменил своей точки зрения. Уже позднее через знакомых до Лэйнга дошли слова Сазерленда. Он говорил, что, открыв Кингсли-холл, Лэйнг совершил «профессиональное самоубийство». То, что это было непрофессионально, шло вразрез с основными устоями медицины, ему напоминали постоянно. Однажды, сняв трубку телефона, он услышал врача, который сразу же стал напоминать ему о принципах врачебной этики: «Что же вы делаете, доктор Лэйнг? Ведь это все равно, что не сделать больному с гемолитическим кризом переливание или не давать диабетику инсулина, ведь эти люди находятся в шизофренической коме, а вы отказываетесь давать им транквилизаторы. Они испытывают галлюцинации, а вы не лечите их. Вы поощряете их?»[214].

В 1969 г. Кингсли-холл как проект уверенно двигался к своему логическому завершению. Договор аренды истекал в мае 1970 г. Здание было в ужасном состоянии, и Филадельфийской ассоциации пришлось заплатить владельцам некоторую компенсацию. Уже полностью осознавая то, к чему идет проект, 19 марта 1969 г. Лэйнг писал в дневнике: «Мы с Ароном Эстерсоном в течение нескольких лет много говорили об “этом”. И никогда не было ясно, чем “это” должно было быть, или, скорее, это было то одно, то другое. Ничего не подходило полностью. Но выяснить это можно было лишь реализовав тот или иной проект на практике»[215].