Может реально не нужен? Может все зря, и ей будет лучше без меня?

Она молчит, я думаю. А что дальше, не знает никто…

Когда она, развернувшись на низких каблуках, уходит в ночь, мне хочется показать средний палец. Мол, иди. Будь счастлива, с кем угодно, раз я и мои попытки что-то исправить тебе противны. Раз ты не веришь, что кроме тебя мне не нужен никто.

Но дело есть дело. Игра.

И Даше придется сыграть в ней свою роль.

— Стой! Мне помощь твоя нужна.

— Мыло и веревку купи в магазине, — кричит она через плечо. Хочет заказать такси, но я отбираю телефон. Она смотрит на него, на меня и складывает руки на груди. Ладно. Глаза в глаза тоже диалог.

— Подскажи, каком, — спрашиваю я, и вспоминаю, зачем нужны веревки и мыло. — Ты же у нас спец по суициду. Как тебе вообще пришло в голову повеситься?

До сих пор эта ее слабость из головы не выходит.

— Откуда я знаю. Вдохновение снизошло! Хочешь поделюсь? — вздергивает она бровь, смотрит насмешливо и никуда не собирается убегать.

Сука…

И вот как откажешься от такой дряни. Потом любая давалка будет казаться пресной, а в этой огонь горит. Пожар, в котором, сгорая, словно возрождаешься.

С ней никакого бокса не надо. Она и сама адреналин в грудь вколет. А уж как она трахаться любит — мечта любого мужика. Моя мечта.

— Хочу, чтобы ты забралась к своему отцу в офис и выкрала документы.

Да, Дашенька. Не все о любви и сексе говорить. Если мы с тобой сдохнем, говорить будет не с кем.

У нее даже руки от удивления падают. Как, впрочем, и челюсть.

— Ты… — она поднимает палец, тычет в меня, отворачивается, сдерживая очередной порыв к истерике. — Какому из?

— К Малышеву.

— Что за документы?

— Выкрадем, все расскажу, — не даю поблажек. Сначала согласие. Потом все остальное.

— Издеваешься?

— Немножко. Но это правда важно. Важнее, чем наша с тобой Санта-Барбара.

Она обиженно дует губы. Думает. Думает.

— Почему?

— Потому что в опасности жизни наших близких.

Даша хочет засмеяться, но глотает смешок и щурит глаза.

— Прекрати говорить голосом агента из третьесортного боевика, — просит она и встряхивает руки. Онемели. От страха? От неверия? — Ладно. И когда ты хочешь это проделать? — сдается она, потому что одно дело, когда говоришь: Даш, я не изменял, и она скорее фыркнет не веря. Но в то, что я могу шутить такими вещами как семья, не поверить не посмеет.

— Лучше прямо сейчас.

— Ты опять шутишь!? Я весь день на ногах, устала, почти тебя похоронила… И вообще, на тебе грязная футболка!

Тут же снимаю камуфляж, оставаясь в одной черной майке. И мне нравится, как она смотрит, часто моргая.

То ли удивленная метаморфозе, то ли сильно соскучилась по моему обнаженному телу.

— Понятно, — откашливается она. — Где машина?

Рядом пролетает скорая, так и не нашедшая пациентов, а я веду Дашу к тачке. Разве что не улыбаясь как дурак от того, как быстро она согласилась.

— Это была дурацкая шутка, — замечает она по дороге, посматривая на камуфляж, что валяется теперь на заднем сидении.

— Но она сработала, — подмигиваю я, и тут же получаю колкое:

— Это ничего не меняет. Ты сейчас все мне рассказываешь! Потом мы едем воровать документы… Боже, докатилась. Потом расходимся, и ты никогда, никогда мне больше не звонишь и не пытаешься встретиться. Понял?!

Довольно сложный ультиматум, но, с другой стороны. Могу и не звонить. Если все пройдет как надо, то она сама ко мне придет. С Алексом я договорился. В том, что Даша не знает всей правды, есть доля и его вины.

— Договорились, — пожимаю я плечами и вижу, насколько расстроило ее то, как быстро принято решение. Пусть не думает, что она центр Вселенной. Даже если так оно и есть.

— И так, — требует она ответа. — Что за документы?

— Компромат на Черепанова. Он в кабинете твоего отца. Туда довольно давно пытается пробиться его человек, но пройти можешь только ты.

— Что за человек?

— Не важно… — не говорить же ей про то, что Кирилл устроился к ее отцу, а с ней тусил, чтобы подозрение отвести от себя. Еще ведь выжидал столько времени.

— А что важно?

— А важно, что если мы найдем компромат, то обезвредим человека, который угрожает безопасности наших семей.

— А Нике полапать свой член ты дал, чтобы никто не подумал, что ты шпиЁн? — смеется она, и я бросаю взгляд на нахмуренный профиль. Обижена. Хочется за щечку потрепать и сказать, какая она идиотка, если на миг могла подумать, что я хочу лизаться с этой шлюшкой.

Тем более она сама не без грешка. И почему бабы все время забывают о своих косяках. Ладно…

— Я просто не успел опомниться, а стояли мы под камерами.

— Ты просто за свой клуб печешься.

Нашла тоже, на что надавить.

— Да, блять, пекусь! Потому что у меня, в отличии от тебя, нет двух отцов, готовых обеспечить мне безбедное существование!

— Я не беру у них ни копейки! Я работаю! Я не тусуюсь в клубе!

— Ну, знаешь. Я тоже работаю. Или ты считаешь, клуб содержать — это постоянная тусовка? Мне пришлось уволить пол штата, потому что я не могу платить им зарплату.

— Так и скажи, что мы едем искать компромат на Черепанова, чтобы он не тронул твой клуб. Как он вообще к тебе попал?

— Черепанов?

— Клуб Черепанова!

Вот он момент икс. Расскажи ей все. Она не дура, должна все понять.

— За спор, да? Ты выиграл его, когда отдал видео с нашим сексом.

Черт. Даша, Даша.

— Ты не уймешься, да?

— То есть я должна просто об этом забыть. Ну подумаешь, ну подумаешь, выставил то, что касалось только нас, в сеть! Давай я тебе медаль за мужество подарю, что трахнул толстуху!

— А если я скажу, что отдал Черепу не то видео. Что отдал ему видео авто регистратора?

— И я, конечно, должна поверить? — выплевывает она на эмоциях. — Броситься тебе на шею и сказать, как сильно тебя люблю?

— Было бы неплохо, — предлагаю я с лучезарной улыбкой.

— Вот еще! Убей себя по-настоящему, может быть тогда поможет. Приехали, кстати, — говорит она, указывая на здание, где находится компания ее отца, и тут же выходит из тачки.

А я тяжело вздыхаю. Как было просто, когда ее можно было задобрить пончиком и членом.

*** Месяц спустя ***