И вот пришла Заряночка в себя, но мало тому порадовалась; ещё некоторое время полежала она на полу неподвижно, ибо глубокое отвращение внушало ей ближайшее будущее. Затем девушка стряхнула с себя оцепенение и, не желая, чтобы так застали её прислужницы, поднялась на ноги и оделась более подобающим образом; однако же в чёрные одежды облачилась она и порешила про себя, что ничего не станет носить, кроме чёрного, безо всяких украшений, платья, пока друзья её не вернутся.

Затем Заряночка отправилась в залу, где расположились её прислужницы, и некоторое время молча наблюдала за тем, как они работают. Затем спустилась она в сад и принялась расхаживать по огороженной плетнём аллее взад и вперёд, не сдерживая горьких слёз. Затем вернулась она в замок, и выскользнула за ворота, и прошлась немного по лугу, и вполне могла бы удалиться от замка гораздо дальше, чем позволяла осторожность. Но кастелян углядел девушку из окна, поспешно выбежал вслед за нею и, бессчётное количество раз прося прощения, вернул Заряночку назад. Всю дорогу сэр Эймерис говорил, не умолкая, но так и не добился от своей подопечной ни слова; когда же вошёл кастелян в зал вместе с нею и по привычке опустился на колени, дабы расцеловать девушке кончики пальцев, та раздражённо отняла руки, в чём впоследствии раскаялась.

Долго сидела Заряночка в зале, неподвижно, словно статуя, и вот, наконец, заслышала, как кто-то вошёл, раздвинув занавес, и ло! – то был капеллан Леонард. Священник приблизился к ней с видом весьма удручённым, и жалость к нему охватила девушку, и вспомнила Заряночка, как впервые вышли они за ворота вместе, и при этой мысли слёзы снова хлынули из глаз бедняжки, но она жестом велела гостю сесть подле, что тот и сделал. Совладав же с рыданиями, Заряночка поглядела на капеллана приветливо, и тот попытался занять её беседою, делая вид, что не замечает ни слёз, ни горя девушки; и Заряночка отвечала ему односложно, ибо стыдилась заводить разговор касательно Паладинов и их Похода и отъезда; однако же ни о чём другом говорить не могла. Но вот капеллан направил беседу в нужное русло и спросил девушку, как долго, по её мнению, продлится Поход, и ответила она, благодарно улыбнувшись гостю и посчитав дни по пальцам: «Если всё сложится хорошо и даже лучше, через десять дней возвратятся наши друзья». Отозвался капеллан: «Большинству людей доводилось в жизни ждать куда дольше». – «О да, – отвечала Заряночка, – но десять дней – это в лучшем случае; возможно, что Поход займёт гораздо больше времени; ибо разве ведомо нам, как всё сложится?»

«Верно, – откликнулся Леонард, – так, стало быть, скажем мы, двадцать дней или все тридцать? Воистину, время это покажется тебе долгим, хотя кое-кому приходится жить надеждою, исполнение которой отложено на куда более далёкий срок. Однако может статься, ожидание твоё продлится и долее тридцати дней, вот оно как».

На это Заряночка промолчала, и молвил священник: «Коли заскучаешь ты и не найдёшь, чем себя занять, и придёт тебе на ум выехать из замка, я всегда готов проводить тебя. По чести говоря, знаю я, что кастелян не захочет тебя отпускать; однако же он стар, строг и упрям; и, тем не менее, даже ему отлично ведомо, равно как и всем нам, что нет никакой или почти никакой опасности в том, чтобы отъехать от замка, скажем, миль на пять или далее, ибо последние пять дней мы, по сути дела, со всеми живём в мире, кроме Красного Рыцаря*; а про него нам известно, что отбыл он в чужие края со всеми своими людьми кроме тех, кого оставил охранять свою крепость».

«Благодарю тебя, – отвечала Заряночка, – однако похоже на то, что не захочется мне выезжать за ворота, пока не вернутся домой Паладины. Даже сейчас порадовалась я, когда кастелян вернул меня в замок; по чести говоря, как раз перед тем, как сэр Эймерис нагнал меня, сердце моё сжалось от страха, и убоялась я сама не знаю чего».

Нежданный ответ девушки, похоже, отчасти огорчил священника. Немногое добавил он к уже сказанному и в скором времени поднялся на ноги, поклонился и ушёл.

Прошёл этот день, а за ним и следующий, и Заряночка стала заговаривать со своими прислужницами, из коих осталось при ней только пять; четыре из них были совсем молоды, самой старшей едва исполнилось тридцать; пятой же, мудрой и доброй, перевалило за шестьдесят. Все они, в ответ на расспросы Заряночки, рассказывали девушке про своё собственное житьё-бытьё; а некоторые при этом заводили речь и об иных людях: кого-то знавали они сами, о ком-то слыхали от других. Весьма радовали Заряночку эти беседы: так узнавала она больше об обычаях мира и, будучи смышлёной, быстро постигала урок, так что не приходилось ей переспрашивать о чём-то дважды.

Более того, вновь занялась она вышиванием и принялась работать над парой красивых башмачков для Атры, ибо те, что были доверены ей, Заряночка порядком поизносила. И дивились женщины искусству Заряночки в обращении с иголкой, и изящности её рукоделия, и быстроте, с которой возникали чудные узоры: цветы и деревья, птицы и звери, – и говорили они, что, должно быть, рукоделию учила её не иначе, как дева народа Фаэри. В ответ Заряночка лишь улыбалась смущённо, думая о своей лесной матушке; и, запертая в четырёх стенах, затосковала она о дубовых прогалинах и лесных полянах и по тамошнему зверью.

И снова сошлась Заряночка со священником Леонардом, и тот спросил девушку, умеет ли она читать по книге, и, когда Заряночка созналась, что нет, капеллан вызвался обучить её этой премудрости, и Заряночка с радостью согласилась, и после того всякий день проводила с ним немало времени; способной ученицей оказалась Заряночка, а Леонард – недурным учителем, и быстро выучила девушка алфавит.

И вот наступил девятый день с тех пор, как уехали Паладины, и за всё это время Заряночка так ни разу и не вышла за ворота; и спустя первые два дня заставила себя заняться делом и заполнить часы работой, как сказано выше; но в тот последний день всё валилось у бедняжки из рук, ибо Заряночка твёрдо была уверена, что назавтра возвратятся рыцари; более того, девушка надеялась, что, может статься, приедут они уже ночью; потому, ложась спать, Заряночка вознамерилась бодрствовать по возможности, хотя и устала весьма, и уснула только на рассвете.

Спустя часа три она проснулась и услышала в замке голоса и шум и бряцание оружия, и сердце Заряночки встрепенулось, и сказала она себе: «Приехали, приехали!» Однако же девушка не посмела встать с постели, чтобы не обмануться в надежде, и полежала, не закрывая глаз, ещё с час, однако же никто так и не явился к ней с добрыми вестями; и разрыдалась она, и в слезах уснула; когда же пробудилась снова, то обнаружила, что, должно быть, плакала во сне, ибо подушка у самого лица её намокла от слёз.