Поход, начавшийся три года назад, закончился бесславно. Конфликт с Советским Союзом в очередной раз не принес Финляндии ничего, кроме потерь. 19 сентября было подписано соглашение о перемирии. Несколько дней спустя финские войска начали бои против немцев на севере страны – эта малоизвестная война между недавними союзниками затянется на несколько месяцев.

В Хельсинки приступила к работе Союзная контрольная комиссия. Главную роль в ней играл Жданов, однако советская сторона должна была считаться со своей союзницей Англией, а также с Соединенными Штатами, которые так и не вступили в войну с Финляндией, но проявляли к ее судьбе деятельное участие. Поэтому особо суровой участи финны могли не бояться. Портить отношения с западными державами из-за маленькой северной страны Москва явно не собиралась.

В середине ноября под давлением Союзной контрольной комиссии действующее правительство Финляндии ушло в отставку. Новым премьер-министром стал сторонник дружбы с Советским Союзом Юха Паасикиви. В его правительство вошли в том числе и коммунисты. Маннергейм горячо возражал против этого, но поделать ничего не мог. Ему приходилось нести символическую ответственность за происходившее в стране, не располагая никакими возможностями изменить положение дел. Он все больше превращался в лишенную реальных полномочий одинокую фигуру.

Ему приходилось приспосабливаться к ситуации. 7 ноября он отправил в Москву поздравления с очередной годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Думается, обитателей Кремля немало развлекло, что последовательный противник и непримиримый враг советской власти поздравляет их с главным революционным праздником. Поздравление Маннергейма было напечатано в центральных газетах. Сталин словно хотел незаметно, но в то же время как можно более сильно унизить старого врага советской власти.

В следующие месяцы маршал вынужден был терпеть одно унижение за другим – согласиться на суд над «военными преступниками» (фактически – своими недавними соратниками), по требованию советской стороны отправлять в отставку преданных ему надежных людей… 18 октября 1945 года он наконец сложил с себя обязанности президента Финляндии.

Советское руководство заявило, что сам Маннергейм не будет привлечен к суду как военный преступник. Ему позволили спокойно уехать в Португалию, чтобы подлечить свои болезни. Надо сказать, что сам Маннергейм очень боялся привлечения к суду и сжег значительную часть своего личного архива. Действительно, список возможных обвинений против него был весьма обширен – от подготовки захватнической войны до жестокого обращения с мирным населением. Председательствовавший на судебном процессе Онни Петяус открыто заявил, что Рюти можно назвать военным преступником № 1, а Маннергейма – военным преступником № 1а. Тем не менее советское руководство позаботилось о том, чтобы Маннергейм получил статус свидетеля.

Именно на эти шаги Сталина обычно ссылаются те, кто утверждает, что советский лидер питал к Маннергейму глубокое уважение. Но давайте снова разберемся по порядку.

Да, Сталин после подписания перемирия не стал требовать немедленной отставки Маннергейма. Говорит ли это об уважении и признании заслуг? Скорее о том, что в Кремле знали и учитывали популярность Маннергейма в стране. Сталин был реалистом. Он прекрасно понимал, что отправить маршала в отставку – значит фактически получить в его лице лидера оппозиции. Гораздо выгоднее было сохранять его на посту президента, бессильного и вынужденного плясать под советскую дудку. При известной доле фантазии можно предположить, что Сталин и Жданов избрали наилучший метод изощренного издевательства над престарелым Маннергеймом, вынудив его брать на себя полную ответственность за все унижения, которые пришлось претерпеть побежденным, да еще и поздравлять ненавистных большевиков с их праздником.

Не стал Сталин и требовать привлечения Маннергейма к суду. Зачем это было нужно? Престарелый маршал уже не представлял никакой угрозы. В политическом отношении он был трупом. Слишком жестокое (с точки зрения финнов) преследование могло бы, наоборот, привести к превращению Маннергейма в «мученика» и рост его популярности в финском обществе в качестве символа антисоветского сопротивления. Отказавшись от преследования Маннергейма, советское руководство убивало двух зайцев – успокаивало финскую общественность и одновременно демонстрировало западным союзникам, отношения с которыми были по-прежнему важны, свою умеренность и готовность к компромиссам.

Впрочем, сам Маннергейм не стремился быть мучеником. Он на голубом глазу старательно отрицал даже вполне очевидные и доказанные факты. Маршал не хотел больше никаких руководящих постов; все, что ему было нужно, – чтобы ему спокойно позволили дожить последние годы в какой-нибудь комфортной стране. Такую возможность советское руководство ему предоставило. Радостно предоставив финнам разгребать заваренную во многом им самим кашу, Маннергейм убыл в Швейцарию. Здесь он в тиши и спокойствии писал свои мемуары – приглаженную, тщательно отретушированную и избавленную от «темных пятен» версию своей жизни. Но даже Маннергейм не пытался так бесстыдно лакировать собственную биографию, как это несколько десятилетий спустя будут делать его российские поклонники. Мог ли он в те годы мечтать о том, что когда-нибудь в Ленинграде, где по его милости погибли от голода сотни тысяч людей, в его честь будет открыта мемориальная доска? Нет, маршал все-таки был реалистом, и подобный абсурд не мог ему даже присниться.

Мемориальная доска Маннергейму исчезла из Петербурга. Исчезла не совсем – она переместилась в Царское Село, в Музей Первой мировой войны. Без всяких шуток, она может занять там достойное место. Как живое свидетельство того, к чему может привести попытка калечить историю в угоду чьим-то личным политическим пристрастиям.

Две «атаки» Маннергейма на Ленинград-Петербург, таким образом, захлебнулись. Будет ли третья? Вопрос остается открытым. Про французскую королевскую династию Бурбонов как-то сказали, что они ничего не забыли и ничему не научились. Сброшенные с трона Великой французской революцией, Бурбоны после возвращения на престол стали проводить все ту же реакционную политику, которая однажды уже стоила им короны. За что очень быстро и поплатились.

Похоже, и сторонники установки доски относятся к той же категории людей. По крайней мере, об этом свидетельствует опубликованная в «Российской газете» статья Мединского, из которой явственно следует, что министр так ничего и не понял. Не понял, почему доску обливали краской и кислотой, почему ее пытались уничтожить при полном одобрении большинства петербуржцев. Почему ветераны войны, историки, просто неравнодушные граждане единым строем выступали против увековечивания памяти маршала – и даже городские власти не рискнули взять на себя ответственность за сохранение доски. Почему офицеры Российской армии говорили, что им стыдно видеть этот памятник.

А причина, как мы уже убедились, далеко не одна. Маннергейм действительно честно служил Российской империи, пока получал за это чины, награды и привилегии. Как только Россия оказалась в огне революции, он, не мешкая, покинул ее. После этого судьба страны, патриотом которой он якобы являлся, его мало интересовала. Он начал строить Великую Финляндию. И строил ее, естественно, за счет российских земель.