описания красоты его личного тантрического божества — Трипурасундари. Это объясняется тем обстоятельством, что, как мы говорили в I главе, в действительности он был тантриком. Саундарьялахари раскрывает его сердце, говорит о его вере и практике, в то время как его логические сочинения свидетельствовали об уме и способности вести дебаты и отвечать противникам по философским убеждениям.

В то время как эстетическая пышность преобладала в индийской духовной жизни с древних времен, одновременно с этим в индийцах присутствовал и аскетический дух. Такого рода аскетизм был распространен среди различных монашеских орденов. Впоследствии он перешел в буддизм и джайнизм. Монахи этих двух религиозных традиций запрещали использование предметов, услаждающих чувства, и предписывали строгий контроль ума и чувств, подавление эмоций, инстинктов и отказ от мирских наслаждений. Особенно преуспевшие в таком суровом самоотречении монахи часто приобретали сверхъестественные психические способности, такие как телепатия и гипноз. Несмотря на то, что Патанджали осудил приобретение таких способностей (сиддхи), считая их помехами на пути к освобождению (Йогасутра, IV. 36–37), они все же продолжали производить сильное впечатление на все слои общества. Ученые-брахманы также подвергались этому влиянию, но мудро приспособили идеологию и практики монахов-аскетов, предписав такие практики для более позднего отшельнического периода жизни практикующего (третьего и четвертого периода жизни, следующего за стадиями учащегося и домовладельца).

Тантрические теологи не признавали пуританства. Напротив, они проповедовали такой духовный путь, целью которого было одновременное достижение наслаждения (бхукти) и освобождения (мукти). И то, и другое, считалось целью человеческой жизни. Были разработаны специальные системы философии и методы, которым в равной степени могли следовать и монахи, и домовладельцы. Никакая форма насильственного контроля или подавления ума, эмоций и чувств не поощрялась. Скорее подчеркивалось, что такие практики могут вызвать обратную реакцию, способную лишь усугубить несвободу практикующего.

Для высококвалифицированных адептов тантрические мастера предписывали путь Трика-йоги, который может принести и бхукти, и мукти, и привести к реализации своей божественной сути, и впоследствии к наивысшему состоянию совершенного освобождения после смерти. В исключительных случаях, тем, кто мог контролировать свой ум без усилий, преподавалась эзотерическая форма тантрической теологии с использованием различных приносящих эстетическое удовольствие предметов и практик, ведущих непосредственно к состоянию блаженства. Эта практика известна как панчамакара[48]. Предполагается, что она способна привести к достижению и бхукти, и мукти быстрее других практик. Считается, что применение этих запрещенных другими системами предметов и действий, приносит скорейшее овладение шамбхава и шакта-упаями системы Трика. Мастера Трики приняли и использовали практики каулы как особо эффективные. Они рекомендованы в стихах 69–74 Виджнянабхайравы — одном из основных текстов Трики.

Эти исключительно эзотерические формы тантрической садханы настолько сложны и требуют такого уровня духовной подготовки, что практикующие средних способностей могут успешно следовать им только в редких случаях. Традиционно они предназначались для достигших особого совершенства и сосредоточенности, для тех «избранных, кому Господь Шива ниспослал Свою божественную благодать». Абхинавагупта говорит об этом в своей виваране (комментарии) к Паратришике:

Только одна выдающаяся личность из сотни тысяч людей сможет воплотить мое учение в жизнь (Паратришикавиварана, 281).

Совершенно очевидно, что приносящие эстетическое удовольствие тантрические практики могут быть также крайне опасны для духовного роста. Практикующий, предающийся удовольствиям практики панчамакара, может попасть в сети чувственных наслаждений и таким образом потерять из виду более возвышенные духовные цели жизни. Из-за опасности, связанной с этими ритуалами, в работах древних мастеров никогда не давалось четкого их описания или обсуждения. Когда бы ни возникало нечто подлинно ценное, как правило, вслед за ним появляются всевозможные подделки, предлагаемые за более низкую цену. Конечно же, появляются лицемеры, готовые обманывать людей дешевыми тантрическими трюками и ложными сведениями о тантрических практиках. Лже-гуру существовали и во времена Абхинавагупты, и даже ему приходилось избегать их ловушек. Он описывает их следующим образом:

Наделенные слабым интеллектом, блуждающие в неведении, отлавливая глупцов в свои сети ложным преувеличением своих способностей, они вводят людей в заблуждение, накрепко порабощая их (Паратришикавиварана).

Даже меня сбивали с толку подобные люди, которые считали себя учителями Таттвам (подлинной реальности), хотя они даже не понимали сути двух слогов — «тат» и «твам» слова «таттвам» (означающих «Бог» и «душа») (там же).

В дополнение к этим весьма изощренным эзотерическим практикам тантрической теологии, существуют и другие приносящие эстетическое удовольствие вспомогательные средства духовной жизни, занимавшие особое место не только в шиваизме и шактизме, но также и в других ответвлениях индуизма. Например, с самого раннего периода индийской истории, музыка считалась непременным элементом духовной практики (садханы). Пение мантр из Самаведы было широко распространено среди духовных искателей с ведийских времен. Пение и танцы были в почете в до-ведийскую эпоху у обитателей долины Инда. В Яджнявалкьясмрити игра на вине описана как мощное вспомогательное средство для реализации высшей Истины (Яджнявалкьясмрити, III. 115). Музыка и пение до сих пор занимают центральное место в духовной практике вишнуитов из линии Чайтаньи Махапрабху.

Мастера Кашмирского Шиваизма также высоко ценили силу музыки и ее благотворное воздействие на духовный рост, и потому сделали музыку частью своей садханы. Например, в Виджнянабхайраве, удовольствие, вызванное пением или музыкой, считается одним из средств для проникновения в состояние чистого и блаженного сознания.

Йогины, переживающие единство с каким-либо несравненным наслаждением, вызванным такими вещами, как приятное пение, и т. д., и сосредоточившие свое внимание на нем, обретают единство с Абсолютным Господом благодаря практике погружения в это единство (Виджнянабхайрава, 73).

Абхинавагупта философски объясняет пользу, которую можно извлечь из музыки и других услаждающих чувства вещей на пути Самореализации. Один из видов такой садханы включает проникновение в сокровенный аспект речи, называемой чистое осознание (паравани), посредством прохождения через последовательные ступени более высших и совершенных аспектов мышления (мадхьяма) и осознания (пашьянти), наиболее приближенного к пара (см. объяснение этих видов речи в 5 главе). Абхинавагупта говорит, что тонкие виды осознания (пашьянти) и мышления (мадхьяма) можно реализовать в мелодичных звуках двух различных музыкальных инструментов. Как сказано в Тантралоке:

Мелодичное звучание некоторых чарующих мелодий [в действительности] есть низшая форма пашьянти, поскольку отсутствует аспект различения, вызываемый различными фонемами (Тантра-лока, III.237).

Звук, производимый ударными инструментами, покрытыми кожей (барабанами, и т. д.) — грубая форма мадхьямы, поскольку речевой аспект наполовину присутствует, наполовину отсутствует (там же, III. 241).

Далее Абхинавагупта советует практикующим сосредотачиваться с помощью определенного метода на более тонких аспектах. Этот метод включает фокусирование внимания на все более и более тонких аспектах речи. И при помощи этого обретается незамутненное переживание — паравани, — трансцендентного Само-Осознания, чистого и