— Да, есть одна, — мрачно ответил он. — А догадка моя такая: завтра, которое не наступит, нельзя увидеть.

— Не наступит? Но, Уайти, завтра не может не наступить.

— Это точно, — согласился он. — Но увидим ли мы его?

Следующие две недели были наполнены лихорадочной деятельностью. Осуществляя предложения Чарли Такомаха, я разместил солдат ближе к наружным стенам, в наскоро оборудованных казармах, откуда они могли бы очень быстро попасть на свои оборонительные позиции. Слабые звенья обороны — несколько широких и легкодоступных с равнины проходов в глубины плато — снабдили по моим указаниям особыми укреплениями. Каменотесы и каменщики круглосуточно вырубали, выравнивали, доставляли и ставили на места массивные каменные блоки. Точно так же мы защищали порты снеговых кораблей, узкие, похожие на фьорды, заснеженные ущелья, где они отстаивались. За всеми этими работами я старался наблюдать лично, а там, где не успевал, меня замещал Чарли. Все и каждый из обитателей Плато ясно сознавали, насколько опасно наше положение, и потому дело шло без особых затруднений. К тому же народ обожал свою принцессу, и часть этой любви перепадала и мне, новому военачальнику.

Все это внушало оптимизм, но в то же время на белых просторах, близ капища Шагающего с Ветрами, происходили события, навевавшие совсем другие эмоции. Об активности тамошних жителей докладывали наблюдатели, постоянно дежурившие на крыше, да и сам я не раз видел происходившее в бинокль. Дети Ветров, собранные, вероятно, из различных отдаленных мест, организованно отрабатывали на снегу правильный военный строй и слаженные движения. Нортан, фигурально выражаясь, разминал свои новые устрашающе могучие мышцы и лепил из всего народа поклоняющихся Итакве огромное дисциплинированное войско. За действиями бывшего военачальника Плато непрерывно наблюдала сама Снежная Тварь, и чувство напряжения нарастало с каждым днем.

А потом, на третью неделю, произошли два любопытных события. Во-первых, Итаква вновь отбыл — прошествовал по ветрам и скрылся за краем диска Бореи, и, во-вторых, Джимми Франклин сообщил мне новость, которую я мог расценить только как проявление форменного безумия. И касалась она не кого-нибудь, а Трейси.

Произошло это среди недели. Я был у Армандры, а она пыталась объяснить мне вековечную страсть своего отца к скитаниям, его заметную даже со стороны неспособность подолгу оставаться в одной из сфер пространства. Она как раз рассказывала мне, что это было просто-напросто одним из условий той ограниченной свободы, которую даровали ему Древние Боги, когда к нам пришел Джимми и, с трудом переводя дыхание, выложил свою историю.

Они с моей сестрой гуляли по запутанным проходам плато и нечаянно оказались около запретного тоннеля. Там они некоторое время постояли около темного входа, и вдруг он заметил, что глаза Трейси как-то странно сверкнули. Она, естественно, знала, что, по общему мнению, звездные камни находятся где-то в этой зловещей норе, куда их притащил безвозвратно спятивший с ума соратник Нортана.

Сообразив, что на уме у Трейси, Франклин попытался остановить ее, но оказалось, что на это ему пока не хватило ни физических возможностей, ни воли. Его раны исцелились, но силы еще отнюдь не вернулись. Когда Трейси вырвалась от него и бросилась в тоннель, подхватив на бегу со стены ближайший факел, он попытался догнать ее, но устрашающая сила, истекающая из прохода, отшвырнула его назад. При этом он испытал ощущение, будто с разгона врезался в могучую стену крепости абсолютного зла и оттуда, с невидимого бастиона, ему на голову плеснули кислотой, разъедающей мозги.

В конце концов, судорожно пытаясь сохранить сознание там, где сила заставила его остановиться, едва он успел сделать несколько шагов по этому кошмарному лазу — сознавая, что, оставаясь там, он, вне всякого сомнения, лишится разума, — он понял, что не может помочь Трейси ровно ничем. Она не вернется то тех пор, пока или не отыщет звездные камни, или не удостоверится в том, что их там нет. Тогда Франклин на четвереньках выполз из треклятой дыры и, как только смог твердо встать на ноги, помчался ко мне.

Мы тут же вернулись к запретному тоннелю — с нами отправились Армандра и мои телохранители, — а по дороге я захватил тонкое легкое копье. Увидев, что я вооружился, Армандра крепко уцепилась за мой локоть; я почувствовал, как ее незримые пальцы тревожно ощупывают край моего телепатического сознания. Я закрыл свой разум от нее, однако она вполне могла успеть ухватить представление о моих намерениях, по крайней мере о том, что я хотел попытаться сделать.

Я ожидал возражений, но когда мы оказались у горловины тоннеля, никто даже не попытался меня остановить, да это было бы бесполезно. Я попросту рванулся в тоннель; в одной руке держал пылающий факел, в другой — копье и кричал во все горло имя Трейси. И сразу же обнаружил силу, которая отталкивала меня, запускала в мои мозги пальцы страха, отчего каждый шаг я воспринимал так, будто переступал через край ужасного обрыва или лез прямо в пасть немыслимой доисторической рептилии. И ко мне возвращалось лишь эхо моих криков: «Трейси!.. Трейси!.. Трейси!»

Потом я оказался на коленях и так и пополз дальше, держа перед собой копье и факел; тени плясали по стенам и потолку, будто полчища безумных демонов, а ужас рвал мое нутро на части. И я знал, что сойду с ума от страха. Совершенно точно знал.

И я сошел бы с ума, если бы заставил себя продвинуться дальше, но мне не пришлось этого делать. Оно находилось где-то рядом, за поворотом тоннеля, оттуда били волны ужаса, того самого ужаса, который не мог перенести ни один из обитателей Плато; он все еще был невидимым, неведомым. При этом он походил на человека — черное как ночь антропоморфное пятно, от которого еще и доносился неясный звук, как будто что-то капало. При этом Оно было маленьким; я никак не мог ожидать, что Нечто, излучающее такой ужас, окажется столь невзрачным!

Оно приблизилось, и я попятился на четвереньках, выронил факел из онемевших пальцев и почувствовал, что страх разъедает мои мозги. И тут я вспомнил о Трейси.

— Чудовище! — заорал я и, заставив себя вскочить на ноги, отвел за спину правую руку. Инстинкт самосохранения не позволил мне выронить вместе с факелом и копье, и сейчас я, немного овладев собой, нацелил острие туда, где у этого Нечто могло быть сердце…

И чудовище заговорило!

— Хэнк? Это ты? С тобой ничего не случилось?

Трейси! Но если это моя сестра, почему я ощущал исходящий от нее ужас? Почему, как только она делала шаг в мою сторону, у меня крутило кишки болезненными спазмами? Я продолжал пятиться, отмечая сквозь волны страха, что черная фигура, поравнявшись с все еще горящим на полу факелом, обошла его плюющееся искрами пламя по довольно широкой дуге. И с каждым ее шагом ужас заставлял меня отступать все дальше и дальше.

— Трейси, — с трудом выговорил я, еле-еле ворочая пересохшим языком, — это действительно ты? Что с тобой случилось?