полк, и чем заниматься роте. Получится – показать генералу новые пули и фальшивые деньги. Я вознамерился купить себе кое-что из одежды, пока лавки работают. Надоело ходить в обносках. Ну, и в аптеки заглянуть. Купить спирта, настойку опия, другие лекарства – какие найдутся. Повезет – разживусь хирургическим инструментом. У меня даже скальпеля нет… Фельдфебель нес за спиной ранец – явно не пустой, и не стоило мучиться догадками, что в нем. Спешнев поехал верхом, Синицын – тоже, я же отправился в повозке под управлением Пахома. У меня шопинг – не в руках же покупки носить.

К моему удивлению, в смоленских лавках и аптеках нашлось многое. Не скажу, что купил все, но не разочаровался. Торговаться почти не пришлось. Приказчики и аптекари, услыхав, что покупаю для армии, сбавляли цену. Доказательством моих слов служил Пахом, который заходил следом и смотрел на торговцев, как на тифозную вошь. Городских он отчего-то не любит, а торговцев – особо. Почему, не знаю. Мне уступили даже при покупке одежды – возможно, купец, предвидя неприятности, распродавал товар. Я обзавелся однобортным сюртуком из темно-зеленого казинета[80], такими же панталонами и картузом. Купил рубаху и смену белья. От туфель отказался, хотя купец их отчаянно впаривал. Похоже, он решил, что я чиновник, поскольку убеждал, что в присутствие[81] в сапогах не ходят. Обошлось все это удовольствие в 120 рублей, почти столько оставил в аптеках – дорог медицинский инструмент! Но я не переживал. Деньги еще будут, а в своем охотничьем костюме я выделялся на городских улицах – замечал по многочисленным взглядам прохожих.

Отправив Пахома с покупками обратно и купив ему штоф водки, я зашел в ресторацию, где вкусно поел, заплатив всего рубль ассигнациями. И это с вином! К своему временном пристанищу я возвращался в благодушном настроении: если жизнь и не удалась, то судьба повернулась ко мне светлой стороной. Рано размечтался!

Во дворе дома, где мы разместились, обнаружился незнакомый офицерик, вышагивавший у крыльца. При этом он сердито постукивал хлыстом по голенищам щегольских кавалерийских сапог. Неподалеку перебирала ногами лошадь под седлом. Увидев меня, офицерик рванул навстречу.

– Руцкий?

– Да.

– Где ты ходишь, скотина?!

Ах, ты!.. Терпеть не могу хамов, тем более – наглых.

– Тебе что за дело, петух крашеный?

– Да ты!..

Хлыст взлетел в воздух. Ну, я тебе не крепостной! Шаг вперед, перехватить кисть, завести руку на спину… Офицерик согнулся, едва не ткнувшись носом в голенище собственного сапога. Теперь забрать хлыст из ослабевшей ладони… Я отпустил руку петуха, едва удержавшись от желания пнуть его в туго обтянутый рейтузами зад. Просто оттолкнул. А теперь… Хрясь! Деревянный прут легко разломился на колене, и обломки его упали в пыль.

– Ты!..

Отскочивший офицерик потащил из ножен саблю. Плохо дело. Если нападет, придется гасить. А это – расстрел…

– Не трожь княжича, ваше благородие!

Я повернул голову – егеря. Словно из-под земли выросли. У двоих в руках ружья, и штыки их смотрят в грудь петуха.

– Бунт!.. – голос офицерика сорвался на фальцет. Внезапно он побледнел: – Княжич?

– Платон Сергеевич Руцкий, сын князя Сергея Васильевича Друцкого-Озерского, – кивнул я. – С кем имею честь?

– Корнет Боярский Валентин Юлианович, – выдавил петух. – Извините, ваше…

– Не нужно титулов, – отмахнулся я. Не то назовет сиятельством – отмазывайся потом. – Чем обязан?

– Его сиятельство князь Багратион повелел доставить к нему лекаря Руцкого. Но, позвольте, разве вы…

– И лекарь тоже, – упредил я. – Что ж. Негоже заставлять князя ждать, – я повернулся к егерям, которые, сообразив, что сделали, стояли с ружьями к ноге. – Коня мне! Живо!

Не прошло и пяти минут, как передо мной стоял оседланный Мыш. Я достал из саквы тесак и перебросил перевязь через плечо. В армии все ходят с оружием. Я хоть не служу, но положение обязывает. В городе видел штатских со шпагами. Мне она не положена – это привилегия дворян, но тесак тоже ничего, смотрится внушительно. Бросив саквы на землю – подберут, я взлетел в седло – наловчился. Боярский вскочил в свое. Я демонстративно вытащил из седельной кобуры пистолет и проверил, есть ли порох на полке. Затем проделал ту же манипуляцию со вторым. Корнет наблюдал за этими манипуляциями с тревогой в глазах. Так тебе, петух! А то бросаешься с хлыстом на приличных людей…

– Едем, Валентин Юлианович!

По улицам предместья и Смоленска мы пронеслись вихрем. Я едва не вывалился из седла – не кавалерист, однако. Встречные прохожие шарахались в стороны и прижимались к заборам. На одной из улиц Боярский свернул к двухэтажному особняку. Мы влетели в раскрытые ворота и спешились у крыльца с колоннами. Подскочившие солдаты увели лошадей. Я двинулся к ступеням, но корнет внезапно остановил меня.

– Платон Сергеевич!

– Что?

– У меня просьба, – сказал он, стушевавшись. – Мне, право, неловко… Не говорите князю о том досадном недоразумении.

– Не буду, – кивнул я. – При одном условии: и вы забудете о нем.

– Слово дворянина! – протянул он руку. Я подумал и пожал. Петушок, конечно, мудак, но худой мир лучше доброй ссоры. Если корнет проболтается, егерям несдобровать. Угроза оружием офицеру – гарантированный расстрел даже в мирное время, тем более на войне.

По широкой лестнице с перилами мы поднялись на второй этаж, где вошли в большую комнату – как я понял мгновением спустя, приемную. За столом справа от двери сидел офицер с аксельбантами, на стульях у стены – незнакомый мужчина средних лет в непонятном мундире и… Спешнев. Меня он встретил взглядом, в котором читались досада и тревога. Это с чего? Тем временем Боярский подошел к носителю аксельбантов и приложил ладонь к киверу.

– Лекарь Руцкий доставлен!

– Долго вы! – сморщился офицер.

– Корнет не виноват, – вмешался я. – Меня не было в доме – ходил по аптекам.

Боярский одарил меня благодарным взглядом.

– Пусть так! – сказал адъютант (кто ж еще?). – Корнет, свободны. А вас, господа, прошу подождать.

Он встал и скрылся за дверью кабинета. Обратно явился почти сразу.

– Заходите, господа!

К моему удивлению, встал не только Спешнев, но и незнакомец в непонятном мундире. Так, втроем, мы и вошли в двери – поочередно. В кабинете я увидел знакомых генералов. Теперь я знал, кто из них кто – Спешнев разъяснил. Все трое сидели за столом: Багратион в центре, Сен-При и Вистицкий по бокам. На столе лежала карта, которую генералы, как я понял, только что рассматривали. Здесь же я заметил стопки ассигнаций. Присмотревшись, узнал: наши трофеи.

– Подойдите, господа! – предложил Багратион. Мы приблизились и встали напротив. – Хочу спросить вас, Руцкий. Штабс-капитан Спешнев доложил, что среди взятых вами у поляков денег вы нашли фальшивые русские ассигнации. А вот коллежский асессор Трепов, – он указал на типа в